— Кажется…
— Тогда вы, господин поручик, должны меня помнить.
Белокурый по-волчьи, сбоку быстро взглянул на Матвеева.
— Простите, не узнаю… Сами понимаете, в команде вас было много, и с первого взгляда все матросы кажутся на одно лицо… Да и переход был, насколько мне помнится, ночью.
— Это точно… Но вечером, сразу же по выходу из порта, ведь вас солдаты хотели за борт выбросить?
Поручик промолчал.
— Я тогда за вас вступился, — напомнил Матвеев и покинул комнату.
Напрасно Матвеев ждал ответа — анархисты через несколько минут улепетнули из имения и исчезли, растворились в степной темноте. Потом говорили, что их отряд подался вверх по Днепру, в Екатеринославщину, а то вроде бы перешел к махновцам. Но ходили слухи и о том, что поручик Булдыга-Борщевский, узнав, что Махно не жалует офицеров, застрелил свою сожительницу-атаманшу, забрал награбленные ценности и исчез.
«Вот где выплыл», — подумал Тимофей и ответил:
— Куда уж мне теперь деваться…
Глава XIII
ЗАПИСКА
Лежать бы да блаженствовать Тимофею: тишина, покой, еда отличная, сено в возке, покрытое рядном, мягче перины. Шеллер-Михайлов оказался не таким уж и скучным, как казалось вначале. Да нет покоя на душе; дни идут, а пока ничего не известно.
Послышался рокот мотора. Автомобиль? Нет, не похоже. Самолет? Откуда он здесь мог появиться? Рокот затих около дома, и вдруг в сарай вскочила Настя, схватила вилы и к двери.
— Ты куда?
— Там Шок приехал… Сейчас я его!..
— Да ты с ума сошла! — поймал ее около самой двери Тимофей.
— Пусти меня, пусти!.. Это он, Людвиг Шок, моего отца… И тогда он на мотоцикле приезжал… Пусти, я его… — и она попыталась вырваться.
— А ну не дури! — Тимка вырвал вилы, отбросил в угол, а ее оттолкнул к возку. — Да ты и подойти к нему не успеешь, как тебя…
— Но он же моего отца… Я сама видела…
— Ну хорошо, убьешь ты его, но ведь остальные останутся…
Снова застрекотал мотор мотоцикла, стал удаляться и стих.
— Да ты и не успела бы ничего сделать, уехал…
— Но как же так… Ведь сам дядя Адам говорил, что Шоки — бандиты… А сейчас руку ему пожимал, улыбался… — шептала сквозь слезы Настя.
Тимофей усадил ее на сено, заговорил, тихонько поглаживая вздрагивающие плечи девушки:
— А они и есть бандиты. Все, что здесь собираются. Почему они твоего отца убили? Потому что он был за Советскую власть, хотел, чтобы всем беднякам хорошо жилось. А чего хотят Шоки, эти офицеры, твой дядя Адам? Свергнуть Советскую власть, уничтожить большевиков. Значит, они идут против народа. Как же их иначе назвать? Бандиты!
Настя молчала, только плечи ее по-прежнему вздрагивали от сдерживаемых рыданий. И вдруг она заговорила быстро, сбивчиво:
— Я тогда обед бате принесла… Он куда-то собирался, поел наскоро… Я только вышла — мотоцикл подъехал. Красный весь — я впервые его увидела. Трое на нем. Я за кусты спряталась, смотрю, что будет. Один у машины остался, двое в ревком пошли. Потом вытащили отца. Тот, что за рулем был, в перчатках таких длинных, до локтя, отца наганом по голове. Потом выстрелил… Я так испугалась, даже кричать не смогла. А когда они уехали — к отцу. А он уже и не дышит… Люди сказали, что это были Шоки. За рулем-то старший, Людвиг. И сейчас он приезжал. И мотоцикл тот же, и перчатки такие же… Ну зачем ты меня не пустил?
— Успокойся, Настя, успокойся, — машинально гладил ее плечо Тимофей. — Ведь Шок-то не один. Смотри, сколько их. Вот нам и нужно разузнать, что они замышляют, чтобы не только Шока, а всех… Под корень…
— Я понимаю, Тима, понимаю, я постараюсь, я все сделаю.
— Смотри, чтобы они не догадались!
— Ну нет, теперь я буду стараться, стану улыбаться, прислуживать. Нет, Тима, они ничего не заметят.
Она встала, вытерла концом платка глаза, лицо. Вздохнула.
— Я пойду, Тима…
— Посиди еще, успокойся…
— Ничего, ты за меня не волнуйся. Ну и обо всем, что услышу или узнаю, я тебе буду рассказывать, — и выскользнула из сарая.
А Тимофей прилег на сено, и снова думы нахлынули на него. О Шоках он слыхал. В прошлом году они организовали небольшую банду, терроризировали население, уничтожали советских работников. Потом служили в деникинской армии, а теперь, значит, здесь.
«Сколько же здесь офицеров?» — начал подсчитывать Тимофей. Выходило, не менее двух десятков. Это те, которые сюда приезжали, а, наверное, есть и в других колониях. «Широко размахнулись! Как же обо всем сообщить Неуспокоеву?» — ломал он голову.