И неожиданно случай подвернулся. Вечером приехал Жора Мичиган. Увидел Тимофея и сразу же рот у него растянулся от уха до уха, глаза скрылись в щелочках век — полный восторг.
— Ну как, загораешь? Молодичку еще не нашел? Только ты смотри, за Настей ни-ни… Поговаривают, хозяин на нее сам метит…
Говоря откровенно, тут Жора Мичиган немного приврал. Адам Гильфер был вдов, может быть, он и подумывал о женитьбе, но не на неимущей же сиротке!.. Нет, это было на него совсем не похоже. Вот Жора — это да. Он сам предлагал Насте руку и сердце и, внутренне чувствуя превосходство Недоли над собой, старался уберечь ее, прячась за чужой спиной.
— А немцы, они, брат, такое могут сделать — был человек и нету…
«И этот пугает…»
— До молодок ли мне, — ответил. — После госпиталя до сего времени от ветра шатаюсь… Да и есть у меня человек.
— Это Маруся-то, что ли? Когда ты теперь ее увидишь! Да что у вас случилось, пропал кто-то? А то вдруг на хутор Данциг прибежал конь. Оседлан, все честь по чести, а без седока.
— Утонул тут один в колодце. Хоронили утром.
— Пьяный, наверное. И чего они так пьют? Ну словно век не видали… Пойдем-ка перекусим. Я тут кое-что привез, специально для тебя…
— Ел я недавно.
— Ну, ну!.. Брюхо, оно, брат, добра не помнит. Как в обед в него не пихай, а вечером снова просит.
На возу Жора отодвинул солому, из-под нее показался тупорылый кожух пулемета.
— Вот, еще один. А как тот?
— Как часы!
— Ну и с этим тебе тоже, наверное, придется возиться… Держи-ка, — достал Жора со дна повозки бутылку. — Это не самогон — медовуха. На вкус сладковата, но бьет наповал. И вот это, — вытащил объемистый узел, в котором оказались свежие помидоры, вареное мясо, курица, сало, кусок брынзы.
И верно, желудок добра не помнит; казалось, в обед насытился дня на три, а снова на еду потянуло. Особенно после того, как хлебнул из горлышка крепчайшей медовухи.
— Ну, ты давай нажимай, а я… Доложить надо.
Пробыл он в доме довольно долго. Вышел посерьезневший, зашептал Тимофею на ухо:
— В город поеду. Могу записочку твоей крале подбросить. Помоги-ка снять, — взялся он за пулемет, — да иди пиши. Только чтобы никто не знал… А то этот… — Жора оглянулся на дверь дома. — Боюсь я его. Ведь он у Слащева [9] — слыхал небось такого — чуть ли не правой рукой был…
Тимофей задумался. Не провокация ли? Отказаться? Пожалуй, подозрительно будет: то даже перед дезертирством побежал ее навестить, а тут и писать не стал. И потом — иметь возможность сообщить Неуспокоеву о готовящемся восстании и упустить такое!..
— Эх, черт, ни карандаша, ни бумаги нет… Ну бумагу-то найду, из книжки лист выдеру, а чем писать?
— Ну-ка, ну-ка… — начал рыться Жора в карманах. — Вот, держи! Я побежал, дельце одно есть…
А Тимофей вырвал из Шеллера-Михайлова титульный лист и начал составлять сентиментальное послание. Ох, нелегко далось это письмо. Однако сумел вставить, куда нужно, и о «семье», и о «друзьях» и о «харчах». Вот только о «свидании» ничего определенного сказать не мог, так и написал: «Думаю тут с одной кралей познакомиться и уже закинул удочку, только когда она на свидание придет — не знаю». Ну и на всякий случай успокоил Марусю, чтобы не ревновала, что все это в шутку.
«Поймет Неуспокоев, что к чему», — подумал Тимофей, перечитывая послание. А тут и Жора подошел.
— Ну давай. Да смотри, никому!.. Тащи этот, — ткнул ногой пулемет. — Где ты их прячешь?
Тимофей потянул «максима» в кусты дерезы. Но вот так дело — первого-то там не оказалось! Куда-то утащили, гады. Значит, ему все-таки не доверяют… И как ловко сделали: все время здесь был, никуда не отлучался и не заметил.
Понурый поплелся Тимофей во двор. Жоры там уже не оказалось. Уехал.
«Может, он увез? — подумалось. — Да нет, не должно быть, телега пустой была».
Зашел в сарай, прилег на сено. На дворе уже совсем вечер. Щели в дверях чуть-чуть синеют, между неплотно пригнанными черепицами на крыше звезда показалась. Прохладой потянуло, а с ней и неистребимые степные запахи — чебреца, полыни и еще чего-то незнакомого, но неуловимо приятного — усилились. И далекодалеко, за селом, тоскливо закричала птица бугай.
Слышит и не слышит все это Тимофей Недоля. Мучают его сомнения: думал — в самый центр заговора попал, а оказывается, центр где-то в другом месте. А как узнаешь где? Не станешь же расспрашивать об этом у штабс-капитана… Так можно запросто пулю в лоб заработать. Ну хоть предупредил Неуспокоева о готовящемся восстании — передаст же, наверное, Жора письмо Марусе, не зря дружком считается…