— Братцы, так тогда наш помещик Ремих придет, опять с нас шкуру спустит…
Ему и говорить не дали. Руки скрутили и туда же, в подвал, к ревкомовцам.
Восстание началось именно так, как и рассчитал князь. Одно только беспокоило его — не было сигнала с моря. А без него могут не подняться люди в других колониях…
Глава XVII
ОДЕССА
Наконец-то Неуспокоев добрался до дивана и вытащил из шкафа очередной том. Книгу, наверное, давно никто не брал в руки, даже листы слиплись. И в самом начале виднелось светло-коричневое пятно, от которого исходил тонкий запах кофе.
«Еще до революции, а то и до войны пролили», — подумал Дмитрий, принимаясь за чтение.
И как он ни напрягал внимание, не мог уловить смысла, — другое на уме. Неладное что-то происходит в немецких колониях. Раньше все мероприятия Советской власти саботировались, а тут побывал в нескольких, и везде одно и то же: на митинги люди сходятся, оружие, хотя и старое, негожее, сдают. Даже продразверстка со скрипом, но выполняется. Добро бы еще наши в наступление перешли, а то Врангель упорно лезет вперед, поляки о мире и слушать не хотят.
Посмотрел на часы — еще рано, можно почитать. Снова за книгу взялся, но в дверь постучали:
— К вам, товарищ Неуспокоев!
За спиной дежурного девчонка стоит. Вся в пыли, от усталости еле на ногах держится, а глаза светятся, как лампочки.
— Заходи, садись.
Не села, а прямо-таки упала на стул. И без всякого предисловия:
— Я от Тимы…
— От Тимы?
— Да, из колонии Катериненталь. Просил передать — все, что он писал в письме, — правда. И я сама слышала, в воскресенье — восстание…
— Обожди, обожди, девушка, какое восстание, где? Сама-то ты откуда, как тебя звать?
— Настя я. Сама я из Ковалевки, а живу в Катеринентале. У Адама Антоновича служанкой…
Она рассказывала так, словно Неуспокоеву только и дел было, что знать Адама Антоновича, Катериненталь, Тиму… А он даже и не предполагал, что красноармейца Недолю можно звать просто Тимой.
— Стоп, давай по порядку. Значит, ты, Настя, пришла из Катериненталя. Кто тебя послал?
Настя даже растерялась.
— Да Тима, я же говорю — Тима.
— Тима, какой Тима?
— Ну что от вас прибыл, — уже со слезами в голосе чуть ли не вскрикнула Настя. — Такой, — подняла она над столом руку, — штаны у него с красными полосами. Он еще поручика в колодец бросил…
И вдруг Неуспокоева словно озарило — сразу встал перед глазами парнишка в фуражке не по росту и в генеральских брюках, получивший от него задание под видом дезертира пробраться к заговорщикам.
— Недоля?!
— Я не знаю его фамилии…
— Ну это он, он. Давай, Настя, рассказывай по порядку!
И Настя начала рассказывать, как к ее хозяину стали прибывать сначала штабс-капитан Булдыга-Борщевский, потом полковник Эбеналъ, князь, еще люди.
— Я думала, что и Тимофей с ними, а когда он в колодец бросил этого, гляжу — нет.
— Как в колодец?
— Ну, тот нагнулся, а Тима его за ноги… Да Тима же сказал, что он вам обо всем писал.
— Ну о письме мы еще поговорим, — и, вызвав дежурного, Неуспокоев распорядился: — Привезите из госпиталя медсестру Марию Пасечник… А о восстании что? — спросил Настю.
— Недавно у них какое-то совещание было. Тиму в сарае заперли, а меня хозяин со двора прогнал. Вчера новый человек появился, я его ни разу не видала. Когда несла им обед, дверь немного приотворена была. Ну и слышу, как тот, новый-то, говорит: «В воскресенье, в двенадцать дня по сигналу с…» — в общем с корабля какого-то, название-то не расслышала. Ну и, говорит, чтобы побольше людей в волость собралось и чтобы с допризывниками работу провели… Как я сказала об этом Тиме, он сразу же меня сюда послал…
«Ох ты, — и Неуспокоев даже похолодел, — ведь на воскресенье по всем волостям призыв назначен… Подобрали время…»
— А какая волость у вас? Ландау? — удивился Неуспокоев. — Так когда, ты говоришь, вышла оттуда?
— Вчера после обеда. Сказала, что к сестре.
— Ого, почти сто верст!.. Так вот, значит, куда привели следы, что начались у мыса Карабуш… — задумчиво протянул он. — Ну ладно… Ты, девушка, посиди минутку, я тебе сейчас чайку принесу. Ты небось и не ела…
Пока бегал на кухню, Настя уже заснула, прямо на стуле, положив голову на руку. Дмитрий перенес ее на диван, потом подумал, намочил полотенце, вытер ей лицо, ноги, укрыл бушлатом — и вниз. Как раз Маруся из госпиталя приехала.
Письмо? Да, письмо от Тимофея было, отдала его Клиндаухову.
А тот и не отрицал. И как тогда: