— Мы били, бьем и будем бить буржуев, снимем с них шкуру, натянем на барабан и под барабанный бой пойдем в мировую революцию! — гремел его голос, и самому себе он казался могучим, сказочным богатырем, голова которого касается звезд, а руки обнимают земной шар.
Гости вскоре разошлись, а Павел Парамонович все еще никак не мог остыть: бегал по двору, командовал. Веревочки на подошвах перетерлись, болтались позади, поднимая облачка пыли.
Охрипший, вконец уставший, он ввалился в помещение и, увидев Недолю, бросился его обнимать.
— Вернулся, чертушка! Поздравляю…
И на ухо:
— Я из-за тебя, может быть, орден потерял… — Вздохнул. — Ну ничего, еще добуду… Да, оказывается, и в других местах восстание готовилось. На, почитай-ка. — И Павел Парамонович, вытащив из кармана своих необъятных галифе газету, протянул ее Тимофею.
«Известия Николаевского Губревкома», — прочитал он заголовок. Газета была на тонкой синеватой бумаге и напечатана только на одной стороне листа; на другой виднелись оттиснутые бандероли: «Трубочный табак высшего качества. Табачная фабрика Ага. Город Николаев».
— Вот здесь, здесь, — показал Клиндаухов.
«Раскрытие заговора в немецких колониях», — гласил заголовок. А дальше следовал текст: «Николаевской губчека было установлено, что в район немецкой колонии Ландау прибыли белогвардейцы, пробравшись через линию фронта. Они организовали белогвардейский повстанческий штаб, целью которого было поднять восстание среди немцев-колонистов, вооруженными силами выступить против Соввласти и двинуться по направлению к Николаеву; на это время врангелевцы должны были форсировать Днепр и прийти им на помощь.
В этот район был послан сотрудник губчека с отрядом кавалеристов. В колониях Калистрово и Гельштадт был задержан повстанческий штаб во время его заседания. Задержаны следующие члены штаба: командир слащевского отряда штабс-капитан Александрович, поручик Леонтьев, крупный помещик-колонист Гольпфау с двумя сыновьями, у коего в доме проходило заседание штаба, и жена штабс-капитана Иванова, принимавшая участие в заговоре. У всех найдены компрометирующие документы. Все арестованы и доставлены в ЧК».
«Та-ак!.. — подумал Недоля. — Значит, действительно у них широкая подготовка велась…»
— И, видать, в тот же день их захватили, что и в Ландау, — показал Клиндаухов на дату выхода газеты.
«Возможно, отряды из этих колоний и ожидались в Ландау», — мелькнула у Тимофея мысль.
— А может, и там такой же, как ты, все у них разнюхал, а?
— Не знаю, — пожал плечами Недоля.
— Да, такие вещи делаются тайно… А мы тебя решили повысить. Пойдешь начальником поста. На свой, на Карабуш. Завтра же и отправляйся. И в РКП тебя примем… Говоря по совести, я сначала возражал, молод, дескать. Да командир с комиссаром настояли. Из ревтриба, ну что в очках-то, их поддержал…
«Иван Павлович», — догадался Тимофей.
— Признаться, я так не смог бы…
И на это Недоля ничего не ответил.
— Настю нужно как-то устроить, — вздохнул он. — Ей теперь совсем деться будет некуда…
— Это ту девушку? Устроим! Где она?
— Домой пошла, за вещичками.
— Пусть приходит. Будет в столовой подавать, бельишко когда-никогда хлопцам постирает. А ты небось проголодался?
И Клиндаухов крикнул на все здание:
— Повар, накорми человека! Да посоли как следует!
Тимофей не заставил себя дважды просить, направился в столовую и веря и не веря так свалившейся на него радости. «Хорошо! — улыбается он. — И Настя теперь будет пристроена…»
А повар, видать, уже знает о делах Тимофея и постарался от души: налил полный котелок пшенного супа с воблой, отвалил краюху хлеба, даже блюдечко с солью поставил на стол.
Но только Тимофей принялся за еду, как раздалась команда:
— Тревога! В ружье!
Выскочил и Недоля во двор. А там уже выводили лошадей, строились.
— Вот черт, даже в такой праздник покоя не дают!..