Зацикливаюсь на действиях Господина. Пытаюсь отследить каждое его движение, каждый вдох рядом со мной. Нет, мысли вряд ли прочитаю. Хотя… может получится? Вдруг он окажется снисходителен ко мне, поймет, почему я нахожусь здесь, распятая и открытая перед ним. Так хочется на это надеятся. Хочется.
Но я вовремя вспоминаю, зачем нахожусь здесь. Нужно перетерпеть. Принять его власть на эти долгие часы. Не более того. Осталось немного помучиться.
— Давай попробуем еще раз.
Он снова отходит к своему столику с предметами пыток и возвращается уже с другими принадлежностями. Не вижу их, а взглянуть из-под опущенной головы не решаюсь. Страшно. Лучше буду ощущать все на теле, нежели смотреть и ужасаться. Надо было попросить закрыть мне глаза. Может, самой закрыть?
Сколько прошло с начала шоу? Минут двадцать? Или тридцать? Может всего пять? Сбилась со счета, когда мне прилетали удары плетью.
Одиночество не длится долго. Меня снова касаются чуткие пальцы. Теперь они не двигаются изучающе по моему дрожащему телу, а приобретают резкость. Проходит секунда. Его ладонь сжимает мою грудь, а зубы оттягивают сосок. Боль пронзает насквозь. Снова выгибаюсь. Но уже не от коктейля ощущений, а от того, чтобы боль казалась не такой сильной. Бесполезно — пара капель слез все же стекает с глаз и впитывается в маску.
— Ты готова рассказать мне правду?
Нет. Не готова. Я ни на что не готова пойти, пока мои испытания не закончатся. Но вам же плевать, мой господин. Вы сделаете все, что посчитаете нужным, а я буду смиренно принимать ваши действия.
Он прокручивает сосок в опытных пальцах. Больно. Как же больно. Но стоит ему отпустить, как облегчение расползается по всему телу сладкой негой. А затем снова наступает боль, когда мне оттягивают заострившуюся вершинку. Странный контраст, если честно. Необычный. Если бы не нужда в деньгах, я бы смогла как-то договориться, чтобы Господин тянул не так сильно. Не до слез. Или так надо? Не знаю.
Боль прекращает пытать мое тело. Мужчина отходит к столику и возвращается спустя несколько секунд, позволив мне увидеть следующий способ манипуляции.
Замираю на месте, цепенею, прихожу в шок, как хотите называйте. Но я не могу отвести глаз от… медицинской иглы в длинных пальцах, которую еще не успел достать из упаковки. Меня тут же накрывают неприятные воспоминания. Они давят с двух сторон, словно пресс, заставляют вернуться на несколько лет назад.
Туда, откуда, как мне казалось, вышла…
— Не надо, — шепчу тихо-тихо. Вряд ли меня услышал кто-то из зала, но мой мучитель наверняка должен понять сказанные слова.
Боже, зачем я вообще на это подписалась? Захотела легких и быстрых денег, а в итоге смотрю на иглу в руках незнакомого мужчины и не могу отвести глаз от страха. Лучше бы душу дьяволу продала или пожертвовала бы почкой и печенью для пересадки, чем возвращаться в болезненное прошлое.
— Я не позволял тебе разговаривать.
Знаю, что мне запрещено, знаю, что за проступок и непослушание могут наказать. Жестоко наказать. Да так, что я обзаведусь новой фобией. Но…
— Пожалуйста, не надо.
Мужчина, не выпуская упаковку с иглой, подлетает ко мне и хватает за подбородок. Резко. Немного болезненно. Хочу зажмуриться и бесконечно долго молиться, чтобы меня не наказывали. Чтобы не всовывали эту гадость в мое тело.
Но я понимаю глаза на Господина. Только сейчас всматриваюсь в него. Освещение меняется, падает так, что я вижу их цвет, разрез и… глубину. Непоколебимая уверенность в своих действиях пошатывается. Он не снимает маску Господина, но и не дает слабину. Такая же скала. Нерушимая.
— Закрой занавес, — рычит он в сторону, заставив меня вздрогнуть от неожиданности и громкости его голоса. Перед нами тут же опускается плотная штора, скрывая наши тела от недоумевающих зрителей. — Ты идешь со мной.
— Я-я…
— Одевайся.
Господин освобождает меня от оков и протягивает халат, который висел на стуле за кулисами. Ждет, когда я накину его, и тут же тащит меня за руку на второй этаж. В сторону гримерки. Только мы проходим мимо нее по неоновым коридорам. Поднимаемся по лестнице уже на третий этаж и влетаем в просторный кабинет с панорамным окном во всю сцену. Только выходит оно не на улицу, а куда-то в темноту.
— Ты что творишь? — с ходу рычит Господин, облокотившись о рабочий стол собеседника.
Мы стоим в темно-красном кабинете, но уже без неоновой подсветки. Во главе стола сидит темноволосый мужчина с сигарой в руках и вопросительно заламывает густую бровь.