Но я снова сосредотачиваюсь на своих вопросах, ведь те существа, что были вчера в клубе, я видела их иначе, но как? Что это? Сумасшествие или реальность?
— Я схожу с ума? — неуверенно задаю вопрос, а мой голос хрипит. Я ощущаю, как пересыхает в горле, но игнорирую дискомфорт, пытаясь сосредоточиться на серьёзных глазах Эдриана. — Сатиры, полубоги, ведьмы, привидения, нимфы… Церберы, — чуть тише произношу последнее слово.
— А если скажу, что не сходишь? И что это всё правда? — Эдриан глубоко выдыхает, не сводя с меня серьёзных глаз. По его выражению лица я понимаю, что я затронула правильную тему для разговора. Он подаётся вперёд и растирает ладони, готовясь к длинному и серьёзному разговору. — Мы все реальны.
— Вот как… — единственное, что я могу выдавить, меня обескураживает собранность Эдриана; она даёт понять, что он не шутит и не собирается этого делать.
Я растерянно перевожу глаза на картину, висящую за спиной у Ньюмана. На прибрежном скалистом берегу, среди величественных графитовых пик расположился сверкающий своим величием и чистотой храм. Его белоснежные колонны на фоне серого неба выглядят божественно и притягательно. И если раньше я бы подумала, что Эдриан повесил всеми известную зарисовку «Храм Зевса» просто для красоты, то, сравнив тематику картины в его комнате с разными гостями в клубе, теперь я понимаю, что это не совпадение. А много ли я знаю о том, что происходит вокруг меня? Я знала, какое существо стоит передо мной в клубе, но как?
— Эдриан, — возвращаю обратно своё внимание на парня. — Вчера ночью я работала в клубе и чувствовала, кто появляется передо мной. Почему?
— Не удивляйся. После проведённого времени в «Underworld» это нормальная реакция организма. Дом есть дом. Простые люди не могут пройти через границу двух миров и оказаться на его окраине, — голос Эдриана спокоен, словно это обычное дело: пара-тройка рогатых сатиров, пьющих у бара, и прекрасные нимфы, благоухающие, словно вечерние примулы на закате. Он внимательно следит за моей реакцией на его слова, блуждая по-моему озадаченному лицу оценивающим взглядом, а я читаю на его лице тревогу и ожидание. Осознаю, что любая моя реакция для него имеет большое значение, каждый мой ответ.
На моём лице вырисовывается недовольство, как только в воспоминаниях всплывают наполненные ядом слова Коры: Он хочет своего Цербера!.. Она обычная сука… Второй Цербер в доме — это перебор, скоро здесь всё пропахнет этими тварями!
— То, что ты видела, реально! — я вижу, как в пепельных глазах Эдриана бушует порыв, он хочет поддержать меня, разделить свалившуюся на мои плечи правду, что так тяжело воспринять. Он то и дело бросает свой взгляд на мои сжатые в кулак ладони. Я понимаю, что он хочет коснуться меня, чтобы поддержать, но не решается этого сделать, боясь быть отвергнутым. — Ты и сама чувствуешь, что все эти существа, — настоящие!
— И ты один из них! — Почему-то признание того, что Эдриан является полубогом или богом, не пугает меня, а скорее наоборот, успокаивает учащённое сердцебиение, прогоняет тревогу, заставляет ощущать себя в безопасности.
— Да, — прямым и открытым взглядом он смотрит мне в глаза, придавая смелости, приободряя, подталкивая к следующему вопросу.
— А ты какое божество? — серьёзно спрашиваю я, удивляясь твёрдости собственного голоса, в висках ощущаю пульсацию крови от напряжённости, но пытаюсь быть сосредоточенной. Я набираю побольше воздуха в лёгкие, он кружит по ним, даруя облегчение, и страх постепенно уступает место любопытству.
— Я Гипнос. Бог сновидений, — отчеканивает каждое слово Эдриан, но следом хмурится собственным мыслям, на мгновение переводит глаза, словно пытается скрыть за этим жестом внутренний страх. Он будто берёт передышку, чтобы в следующее мгновение снова встретиться со мной взглядом.
Гипнос. Бог сновидений. Горячая вспышка в груди от понимания, что сновидения могли быть навеяны чужими желаниями, разливает по телу неистовый жар, заставляя румянец подступать к щекам. Я поднимаю прохладные ладони к лицу, пытаюсь прикрыть ладошкой проступившую розовую пелену, но знаю, что эти действия напрасны. Снова вспоминаю все реалистичные сны с поцелуями, касаниями пальцев к самым чувствительным местам моего предательски податливого тела, а так же дразнящий, влажный язык, сводящий с ума; было ли это всё моими сновидениями? Не молодой ли бог, владеющий искусными дарами морфея, навевал эти сны и соблазнял меня?
— Что-то не так? — вопрос Эдриана звучит игриво, видимо, моё смятение и вспыхнувшие краской щёки подняли парню настроение. На его лице мелькает загадочная улыбка, и увы, из-за обжигающего тело недоумения я не могу решится открыть ему правду. Я лишь качаю отрицательно головой, пытаясь отогнать от себя дурные мысли, ведь он бы так не сделал, правда?
— По мифу-у у тебя есть брат, — запинаясь, перевожу тему разговора, не позволяя Ньюману продолжить допытываться, что меня так смутило, — это так? — внимательно всматриваюсь в мгновенно помрачневшее лицо Эдриана.
— Да, был. Танатос. Его убили! — он отвечает, и я вижу, как глаза Эдриана тускнеют, он словно погружается в горькое прошлое, которое отпечатывается серой тенью на его красивом лице. Всё ещё погружённый в омут воспоминаний, он нервно запускает пальцы в волосы, встряхивая их. — Это напоминание о смерти, — он сжимает белую прядь, как напоминание о трагедии и вечном клейме. Выражение лица приобретает жёсткость, он взъерошивает волосы, будто пытается стряхнуть с себя неприятный осадок постигшего его горя, и откидывается в кресле, складывая руки в замок. Я понимаю, что он закрывается от меня, очень быстро отдаляясь, будто призрак, он растворяется в солнечных лучах восходящего солнца.
— Мне жаль, — сердце сжимается от сострадания, я тянусь к ладоням Эдриана, пытаясь вновь достучаться до него и почувствовать тепло его взгляда. Он ответно сжимает мою руку и через внешнюю бронь сдержанности одним прикосновением я ощущаю его силу: в нём кипит решительность и властность. А ведь это не первый раз, когда я чувствую это, находясь рядом с ним. Но Кора описывала Эдриана-Гипноса совсем другим.
Эдриан растирает мои пальцы горячей ладонью, и от этого действия я расслабляюсь, медленно отпускаю отягощающее меня ощущение. Решаю перевести тему разговора и узнать наконец правду о себе.
— Я… Цербер? — осмелела, но всё же почему-то шепчу и теперь сама требовательно впиваюсь глазами в лицо Эдриана, пытаясь не пропустить ни единой эмоции, будто в них кроется истина.
Он утвердительно кивает головой, гордо расправляет плечи, в его взгляде читается неподдельная уверенность. Однако я слышу в собственных ушах раздражающий звон, от услышанного кровь шумит, разгоняя по венам адреналин.
Он хочет своего Цербера! И он нашёл меня!
Отстраняюсь от него, пытаюсь размеренным дыханием унять головокружение и подкатившую тошноту. Я не испытываю злости, мне не хочется кричать. Хочется уйти, но я понимаю, что мне просто некуда идти. Бездомная собака нашла себе хозяина. Кривлю губы в усмешке, чтобы скрыть охватившую меня безысходность от этой ситуации.
Эдриан, как и несколько минут назад, начинает беспокоится и нервно ёрзать в кресле. Недолго думая, он начинает суетиться, поднимается с кресла, идёт к столику с графином, наливает мне в стакан воды и, не скрывая волнения, отдаёт мне в руки. Присаживаясь на корточки, он внимательно следит за мной, и почему-то его волнение подкупает меня.
Несколько больших глотков немного успокаивают. Дрожащей рукой вновь протягиваю ему стакан.
— И я что, могу превращаться в трёхглавую собаку? — не могу сдержать иронию и остановить поток колкостей, которые вертятся на дрожащем языке.
— Нет, не можешь, Андреа, — пытается успокоить меня Эдриан, но вновь не касается меня, снова позволяя мне сделать выбор, — ты не превратишься в пса. Это ложное утверждение.
— Уже неплохо, — вновь иронизирую и усмехаюсь, пытаясь принять новые сведения. — Но если я чувствовала других, — я запинаюсь, будто пробуя новое, ранее ничего не значащее слово на вкус, — существ… ночью в клубе. Почему я не ощущаю тебя… Кору, Аиду?