— Близнецы всегда разные, — отвечаю и на этот раз удивляю Пирса.
— Значит, ты знаешь! Гипнос, — он протягивает его имя и смотрит в мои невозмутимые глаза, — а что Гипнос тебе рассказывал о Танатосе? — беззаботно спрашивает Пирс.
— Разве я должна обсуждать это ещё с кем-то, кроме него? И неужели вы готовы откровенничать со мной? — решила схитрить, чтобы узнать как можно больше от разных людей. Правильно говорил Мёрфи: «Всегда слушай то, что можешь услышать! Иногда от этого зависят очень важные вещи!» Но всё же мне хочется вернуться в разговор о Коре.
— Верность, — расплывается в улыбке Пирс и, втянув сквозь зубы воздух, касается пальцами моей щеки. Я отступаю, но от лёгкого прикосновения у меня вяжет язык и чувствуется сладость. Этот мужчина своими действиями совершенно сбивает с толку. — Её запах сводит меня с ума, — он, чуть наклонив голову, начинает рассматривать мою шею и чокер, а потом, улыбаясь, протягивает мне белый цветок, — возьми.
— Сэр, я… — пытаюсь оправдаться, чтобы не принимать от него подарков, но он улыбается как-то невинно, по-детски, что кажется искренним.
— Это волшебный цветок! — шепчет Пирс, будто доверяя тайну. — Попробуй взять! Ты думаешь, всем дано к нему прикоснуться и оставить его живым?! — он самодовольно приподнимает бровь и, довольный эффектом загадочности, смешанной с любопытством, что произвёл на меня, улыбается.
— Что это значит? — настороженно переспрашиваю, уже не понимая, шутит этот лис или нет: — Разве цветок не погиб, когда вы сорвали его?
Но он лишь вновь улыбается и, словно демон-искуситель, протягивает мне белый бутон. Я, колеблясь, будто ожидая какого-то подвоха, с трепетом касаюсь цветка. Когда ничего не происходит, нервно-облегчённая улыбка расплывается на моём лице, пока я медленно выдыхаю.
— Вы шутили, — догадываюсь я и смеюсь сама над собой, что повелась на его уловку.
— О нет, прелестная Андреа! — его сдерживающие ликование губы и блестящие восторгом глаза с новым интересом начинают изучать меня, и я понимаю, что он возбуждён.
— Что это значит? — недоумённо верчу в руке цветок, но Пирс лишь берёт мою руку и целует её, едва касаясь языком кожи.
— Я отвечу на все ваши вопросы, но позже. Сперва спросите у Гипноса, моя тёмная воительница! — кивнув головой на прощание, он отстраняется и шепчет одними губами так, чтобы я разобрала каждое слово: — И да, я хочу тебя себе.
От неожиданности приоткрываю рот, но тут же поджимаю губы. Пирс тоже хочет «своего Цербера». Неужели мы с Мёрфи такой редкий вид, что божества готовы драться за своего ручного пса? Пирс уходит, оставляя меня с очередным вопросом. Я смотрю на цветок, не понимая, что он имел в виду.
***
Ближе к рассвету, когда посетители «Underworld» практически разошлись, ко мне подходит Калли, усаживаясь за стоящий около меня столик. Её тонкие пальчики, усердно растирающие виски, немного покрасневшие глаза и искусанная нижняя губа говорят об усталости и напряжённой умственной деятельности. Ведь она вкалывала как проклятая над бумагами Ньюмана. Мысль о том, что эта красавица не интересует Эдриана, дарит какую-то лёгкую, приободряющую радость, от которой моя усталость моментально улетучивается.
— Выпьешь? — без ехидства, даже с сочувствием спрашиваю заработавшуюся нимфу и прошу официанта подать ей виски.
Она смешно морщит нос, нюхая янтарную жидкость, делает небольшой глоток и снова морщится.
— Лучше умереть, — хныкает Калли и прикрывает тонкими пальчиками глаза, — какая же я идиотка, — отчаянно бормочет девушка, залпом допивает содержимое стакана и жадно вдыхает воздух, обмахивая себя рукой.
— Да ладно! — вот теперь не могу сдержать насмешки над незадачливой девушкой, всего день, проведённый за документами, а она уже жалуется. Да уж, это тебе не бабочек гонять по лугу. Но когда она поднимает на меня красные, полные отчаяния глаза, мне становится не по себе.
— Кора просчиталась, — надломленно произносит девушка, и я замечаю, как пара слезинок скатываются по её раскрасневшимся от алкоголя щекам, — мне конец! — шепчет она в каком-то сдерживаемом крике отчаяния.
— От работы ещё никто не умирал, Калли! — ободряюще сжимаю её плечо, осознавая, что, возможно, девушка всего лишь пешка в руках Коры. Искренний взгляд нимфы пробуждает во мне жалость и сострадание, но ведь она сама выбрала себе «хозяйку», — тебе пора домой!
— Ты сама не понимаешь, в какое дерьмо ты попала! — она смахивает мою руку и отвечает мне таким же сочувствующим взглядом. — Проклятый хозяин — это худшее, что может случиться с такими, как мы, Андреа. Хотя нет, — она, пошатываясь, поднимается из-за стола и упирается на него ладонями, — верность — вот наше проклятие!
Её слова вызывают бурю эмоций и плохо сдерживаемый бунт. Гордость, как поднятое знамя, заставляет вперить в Калли строгий взгляд. Разве это можно назвать верностью, если она тяготит тебя и доводит до отчаяния? А может тебя заедает чувство вины или невыполненного долга? Но синие глаза продолжают утопать в тихих, пьяных слезах безысходности.
— Твоё проклятие — это Кора! — отвечаю немного резко, на что она, будто очнувшись, смотрит на меня отстранённо и холодно, а потом встаёт и уходит, словно не было только что этого откровения.
***
Спускаюсь на цокольный этаж — в мир со множеством загадочных, закрытых дверей. Безусловно, мне безумно интересно, что скрывает каждая из них, но врождённая рассудительность и инстинкт самосохранения не позволяет сунуть нос в места, которые заперли сами же олимпийские божества. Кто знает, что или кого прячут за ними? Как говорил Остап Бендер «Ну вас к чёрту! Пропадайте здесь с вашим стулом! А мне моя жизнь дорога как память!» И брат Эдриана тому подтверждение, одна жизнь бывает не только у смертных, но и у богов. Но всё же, ступая на тёмно-бурый мраморный пол, я испытываю облегчение. Здесь нет ни Коры, ни Калли, ни Пирса, ни других посторонних, ненужных мне людей. Только я, Эдриан и, возможно, «братишка» Мёрфи. На лице появляется умиротворённая улыбка, в душе покой, в теле расслабленность. Понимаю, что хотела бы остаться ночевать здесь, в клубе, а не ехать к Ньюманам, где приходится избегать жену хозяйки дома.
Проходя мимо закрытой двери, я снова задаюсь вопросом: «А что спрятано за ними и раскроет ли Эдриан хоть одну эту тайну?» Ноги сами останавливают меня напротив очередной двери. С любопытством я разглядываю необычный рисунок на древесине, он как редкое произведение искусства, к которому нельзя прикасаться. Тёмная, резная поверхность с крапинками полированного, желтого камня, так похожего на янтарь, пожалуй, она не отличается от других дверей в здешнем подвале, но именно к этой меня тянет, словно магнитом.
Вскоре у меня возникают странные ощущения, будто тоненькие, невидимые иголочки, вызывая мурашки, касаются моей оголённой шеи и медленным движением ползут вниз по лопаткам, нежно касаются поясницы, вызывая двусмысленные образы в голове. Когда я понимаю, что это не просто мурашки, а чей-то изучающий взгляд на мне, то поворачиваю голову, замечая стоящего неподалёку Эдриана. Его пронзительный взгляд, словно жёсткая, горячая ладонь, уверенно скользит по изгибам моего тела. Я ощущаю, как каждый дюйм моей кожи стыдливо вспыхивает жаром желания. Эдриан медленно и бесшумно движется мне навстречу, а я сгораю всё сильнее внутри под его пристальным взглядом. Новая волна дразнящих мурашек заставляет облизнуть пересохшие губы, задержать сбившееся и без того дыхание. Он подходит так близко, что его древесно-пепельный запах обволакивает меня всецело, заставляя отключиться мозг. Мысли путаются в голове, как паутина, я чувствую лишь тепло, исходящее от тела Эдриана, и нервно сглатываю, когда он подходит сзади, касается своим дыханием моей макушки, приобнимает горячей ладонью за талию.