Эдриан довольно растягивает губы, с гордостью приподнимая голову за поступок матери. В такие моменты я понимаю, что он очень дорожит ею. Но всё же мне предстоит ещё очень многое узнать и понять о нём и его семье.
— Так вот! — бодро продолжает Эдриан. — В ту ночь, ожидая приспешников Зевса и Посейдона, Цербер надел особый наряд. Он сшил вместе три головы ранее удушенных волкодавов, измазал тело пеплом и кровью, выстроил за вратами небольшой загон в который загнал десять псов и стал терпеливо ожидать «незваных гостей».
И когда смертные попались на уловку и открыли врата Тартара, красный свет ослепил их глаза, они смогли лишь различить могучий силуэт Цербера. Тот взревел что есть мочи, стены отразили нечеловеческий рык, смешанный со скулёжем собак. В ужасе смертные застыли на месте, увидев надвигающееся на них чудовище с тремя головами. Издав зловещий рык, Цербер спустил с привязи псов и бросился на оторопевших людей оскалив зубы.
С интересом слушая историю, от удивления открываю рот. Видя мой неподдельный интерес, Эдриан не может сдержать улыбку, и внезапный, тихий смех заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Успокаивая мою разыгравшуюся фантазию, Эдриан притягивает меня к себе, целуя в висок.
— Зевс с Посейдоном распустили сплетни о том, что Цербер превратился в трёхглавого пса, не могли же они признаться, что дали людям ключи от Тартара, чтобы подставить Аиду и Цербера. Ну а люди придумали миф о Цербере, — усмехаясь, подытожил Ньюман. — Так что, моя дорогая Андреа, вы по своей физиологии не можете превратиться в животное.
Я удовлетворённо выдыхаю, тайно радуясь, что со мной не будет происходить никаких трансформаций.
— Что значит «революционер»? В чём разница между мной и Мёрфи? И получается, раз родной отец Мёрфи самый первый Цербер, то… мы с ним родственники?
Значит, он неспроста называет меня «сестричкой»?
— Революционер — это ребёнок Цербера и ведьмы, — беззлобно усмехается он, — и это кто-то из твоих недавних предков. Так как у Мёрфи нет и не было детей, то, скорее всего, ты потомок его сестры, которая выбрала в мужья смертного, и их ребёнок… — Эдриан вдруг замолчал. — Об этом тебе лучше поговорить с Мёрфи, — тактично добавляет он, — ведь мой друг эту историю захочет рассказать тебе сам, но могу сказать точно, — сразу же продолжает отвечать Ньюман, отходя от щепетильной темы, — на интуитивном уровне, благодаря своей крови, вы ощущаете ведьм и точно знаете, когда они рядом. При этом ведьма никогда не узнает, что перед ней её смерть.
Революционер—цербер, что за адская смесь? Пребывая в недоумении, начинаю часто моргать. Получается, только я способна убить ведьму? И всё же я решаюсь уточнить своё предположение.
— Что значит «её смерть»?
— Особенность ведьм не только в проклятиях, их и убить не так-то просто, — поясняет, — только революционеры видят их «ахиллесову пяту». То единственное уязвимое место, которое, ранив, можно навсегда свести её в могилу.
— Подожди, ты сказал, что революционер, — это ребёнок цербера и ведьмы. Получается… — пазл моей мифической родословной постепенно складывается в генеалогическое дерево. Как оказалось, оно доселе мне неизвестное и весьма специфическое. — Кто-то из потомства сестры Мёрфи был женат на ведьме?
— Или замужем за ведьмаком. Видишь ли, по трагической случайности Мёрфи и его отец после рождения первого революционера перестали отслеживать своих потомков, — Эдриан задумчиво потирает подбородок, его глаза темнеют, застилаясь вечерней мглой, он становится отстранённым, обдумывая, что в его рассказе должно быть первостепенным и важным. — Их не стали истреблять, как оказалось, они очень сильные представители своего вида, а затем… — он запинается, снова погружаясь в воспоминания, и по тускнеющему взгляду я понимаю, что не в самые приятные, — на Олимпе началась ожесточённая, кровавая война, на которой погиб отец Мёрфи, — Эдриан замолкает, в его отстранённом взгляде веет вековой холод, — а потом много чего произошло, — его ранее полный откровения рассказ сходит на нет, я понимаю, что он закрывается от меня. Эдриан сажает меня на постель, спуская с колен, встаёт с кровати и подходит к окну, что-то сосредоточенно обдумывая, словно перебирая забытое прошлое, отряхивая от пыли старые детали, теперь воспринимающиеся совершенно по-другому.
— Ты не доверяешь мне? — чувствую, как собственный голос дрожит, ещё недавно я переживала о том, разочаруюсь в Ньюмане, а теперь сама не хочу быть отвергнутой.
— Есть некоторые вещи, Андреа, которые мы доверяем только «своим» или «верным», — раздавшийся голос похолодел и будто иглой вонзился в сердце. Хотя Эдриан сейчас был учтив и вежлив, но интонацией он походил на незнакомца, что случайно бросил прохожему слова. От этого тона внутри всё сжималось от холода, будто только что я проглотила кубик льда.
— Разве я не «верная»? — голос волнительно завибрировал, боязнь чувствовать недоверие с его стороны проносится тягучей, колющей болью.
— Нет. Ещё нет, — мягче, чувствуя вину, отвечает Эдриан, — я бы хотел, чтобы ты стала «своей», — его глаза вспыхивают надеждой, но тут же он берёт свои эмоции под контроль, пытаясь скрыть что-то, терзающее его душу.
— И что для этого нужно? В чём отличие от «верной»? — спрашиваю тихо, но уверенно, прекрасно понимая, что Эдриан очень хочет больше сблизиться со мной.
— Андреа, я сделаю тебе единственное предложение, но от него будет зависеть моё откровение и дальнейшее отношение к тебе. Если ты согласишься, мы заключим сделку, — я чувствую на себе тяжёлый взгляд серых глаз, они смотрят мне прямо в душу, всем видом демонстрируя, что хочет услышать только взвешенный, обдуманный ответ. — «Верная, верный» — это статус помощника, выполняющего поставленный ряд поручений, имеющий доступ к определённой информации. В такой сделке фиксированная раскладка «приказывающий-подчиняющийся». Подчиняющийся во всём, Андреа, — его взгляд становится сосредоточенным, он вновь пытается прочесть мои мысли, но в моей голове пустота. Я же стараюсь не упустить ни единого услышанного слова и понять то, что мне объясняет Эдриан, — «Верная, верный» всегда занимает статус «подле Хозяина». «Своя, свой» — этот статус делает тебя равной Хозяину. Ты остаёшься при той же раскладке, выполняешь те же поручения, что и «верный», но никто и никогда не смеет косо посмотреть или оскорбить «свою» другого божества.
— Я стану равной… — закусываю губу. — Но если я захочу что-то оспорить или буду с чем-то не согласна?
— Я уверен, мы придём к обоюдному разумному решению.
Он замолкает. Я хотела от него честности — он дал мне это. Я знаю, ему не хочется отпускать меня, он ждёт, когда я соглашусь. Эдриан ждёт подчинения, но смогу ли я это делать постоянно? Сама насмехаюсь над собой, а смогу ли я ему не подчиняться? Я хочу стать «своей», его…
— Подумай, Андреа, — так же спокойно отвечает, взгляд серых глаз вновь гипнотизирует, заставляет тянуться к своей властности и сдержанности.
— Ты кому-то предлагал такую сделку?
— Нет, Андреа, стать «своей» я никому не предлагал, — не раздумывая, отвечает Ньюман, — но в моей жизни был проводник, которая так и не довела меня до дома. Поэтому я точно знаю, что не нужно растрачивать себя на того, кто тебе не предназначен, — он вновь отворачивает лицо к окну, скрывая раздражение от неприятного воспоминания. Взгляд устремляется на утреннюю улицу. Я вижу, как он сжимает губы в тонкую линию от нервов, поднятые на миг желваки очерчивают острые скулы. Не могу сдержаться, чтобы не залюбоваться красивым лицом, но понимаю, Эдриана гложет что-то ещё в этом воспоминании.