От внезапного движения, Клипард отскочил, приседая и поводя собой мечом в круговом движении. На него надвигался, заворачивая самые немыслимые восьмерки, отец.
Жизнь пролетала перед их глазами, завершая каждый этап, соприкосновением шипящей стали о сталь.
Вот дедушка дает ему первый подзатыльник, маленький Лястер истошно орет, брызжа слезами и громко обещает, что убьет деда. За это получает вторую оплеуху и теперь действительно, уже безмолвно клянется отомстить. Чтобы он умер, проклятый старик!
— Отдай, это мое! — другой сирота вырывается и бежит вперед вместе с парой новых ботинок, привезенной миссией благотворительности в приют «За пазухой». Антон некоторое время гонится за ним, но враг быстрее. Он в предпоследний раз садится на пол и ревет, обещая, что уничтожит малого шкодника, затем поднимается и упорно преследует своего обидчика.
— Ой, он такой маленький! — смеется портовая шлюха, к которой юнец пришел, накопив достаточно карманных денег и кое-что, украв у родителей, для того чтобы впервые познать таинство секса. Лястер хочет ударить ее, но вспоминает о громадном накачанном сутенере, который ожидает за дверью и с легкостью выбросит щуплого сынка из борделя. Иона улыбается, жестко хватая проститутку за грудь, и мысленно душит ее.
Мишель бросает ему первую улыбку при первой встрече тем прекрасным утром. «Убью!», думает Клипард, наблюдая, как коричневая от загара рука поручика обнимает ее за талию. А потом, спустя несколько недель после знакомства они любят друг друга. И она умирает, растворившись в страшном огненном облаке, в которое превратился истребитель Хотовского.
— Лучше бы я убил тебя, — кричит Антон, выжимая последние капли горючего из баков, — своими руками! Но я отомщу за тебя!
Она просто уходит, а за нею остается лишь приторный запах ее духов.
— Не заходи больше, — говорит ее муж, являющийся также начальником Лястера. — Я позволил ей завести любовника только на период моего отсутствия. Теперь твое пребывание на этой планете нежелательно. — Он захлопывает дверь перед носом бортмеханика.
— Сожгу этот дом, — обещает себе Иона. — Сожгу обоих!
Небольшая деревня. Люди восторженно машут руками, приветствуя истребитель, в котором летит ее геройский освободитель. А ослепленный местью боевой майор с множеством наград, освобождает весь свой смертоносный арсенал.
Осуждающе, очень неохотно, словно чувствуя грех, кашляют пушки, вниз летят плазменные бомбы. Радующиеся доселе мирные жители гибнут в огне, проклиная его до конца жизни.
Когда пелена убийства спадает, а на мониторах лишь дымится обугленная деревушка, тогда еще не полковник, но уже и не майор, просит у безвинно погибших прощения.
И летит к следующему поселку, ведь боезапасы еще остались, а плевать он хотел на Военный Трибунал.
Сотни погибших жизней, десятки тысяч людей, оставленных умирать, ведь месть влекла бойцов вперед, к новым жертвам. Они убивали и были прокляты, пушечное мясо чужой войны. Глава всесильной организации и бедный сирота. Выращенный в любви и лелеянный нищетой, такие разные, но в то же время, так похожи, убийцы невинных, ведь месть — их идол. И не было в них Бога, он рыдал в своих задворках в глубине души.
Теперь эти носители тьмы сражались меж собой, всего один лишь удар — и навсегда стать единственным властелином мира, другой — не дать ему этого сделать. Цели разные, но методы одни и те же.
Наконец, после неожиданно неудачного выпада Ионы, Клипард извернулся и провел кислотником. Клинок прошел поперек тела Паладина, легонько разрезая плоть, покрытый бурыми пятнами белоснежный балахон, окрасился вишневой полосой крови.
Лястер плюхнулся наземь, сжимая на животе неглубокую царапину. Эта рана не была смертельной, или опасной, просто всемогущий и не знающий поражений боец был совершенно ошарашен видом собственного ранения.
— Я не дам управлять тебе миром! — громкое обвинение отбилось от неприступного фанатизма Лястера. Клипард поднял оружие над головой своего отца. Где-то очень далеко, за гранью его сознания испуганно вскрикнула Лиина.
— Управлять! — безумный блеск сменился болезненным блеском в глазах. В них, под лучами высоко стоящего накалившегося к обеду розового солнца, зажглась толика спокойного безумия. — Так убей, если сможешь! Я даже не подниму побратима!
— Да какой он тебе побратим, — брезгливо сплюнул вбок Антон, немного левее ног сидящего отца. — Тебя лишили сана! Ты — никто! Пустое место, плевок верблюда, гадость на губе собаки!