Патриций, вопреки обыкновению, не был занят бумагами, но изучал что-то на большом полированном столе, который занимал половину Продолговатого кабинета. Он во что-то играл. Казалось бредом, но нельзя было отрицать: Витинари внимательно следил за детской игрушкой, миниатюрной тележкой или вагончиком, на миниатюрной железной дороге. Игрушка, дребезжа, безостановочно нарезала круги с неясной на первый взгляд целью. Мокрист громко откашлялся, и патриций выпрямился.
— А, господин фон Губвиг. Как любезно с твоей стороны почтить нас своим присутствием… в конце концов. Скажи мне, что ты об этом думаешь?
Мокрист, слегка ошеломленный, ответил:
— Это похоже на детскую игрушку, сэр.
— На самом деле это искусная модель чего-то большего и опасного, — лорд Витинари повысил голос, обращаясь как будто не только к Мокристу, но ко всему свету. — Кто-то скажет, что мне не составило бы труда это предотвратить. Бесшумно вонзенный клинок здесь, подсыпанный в вино яд там — и многие проблемы решились бы в мгновение ока. Вооруженная дипломатия — дело, конечно, прискорбное, зато не подлежит обжалованию. Кто-то решит, что я недосмотрел и, халатно отнесшись к собственным обязанностям, позволил отраве просочиться в человеческое воображение и необратимо изменить мир. Да, я мог бы принять меры, еще когда впервые увидел рисуночки, подозрительно похожие на эту игрушку, у Леонарда Щеботанского на полях его картины «Графиня Кватро Формаджи за туалетом», но нет, я скорее уничтожу ценнейшую в мире античную вазу, чем позволю упасть хоть одному волоску с этой бесконечно полезной и почтенной головы. Я думал, все кончится так же, как и с его летательными аппаратами, останется не более чем игрушкой. А теперь вот до чего дошло. Никогда нельзя доверять изобретателям. Они придумывают самые ужасные вещи из чистой любви к процессу, бездумно, безответственно, и откровенно говоря, я бы предпочел посадить их на цепь где-нибудь там, где они не смогут никому навредить, — здесь лорд Витинари взял паузу и продолжил: — И незамедлительно так бы и поступил, господин фон Губвиг, если бы эти проклятые существа не были так полезны.
Он вздохнул, и Мокрист невольно забеспокоился. Никогда он не видел его светлость в таких расстроенных чувствах. Патриций все не сводил глаз с тележки, которая так и ездила по кругу и наполняла кабинет запахом метилового спирта. В этом было что-то гипнотическое. Во всяком случае, для лорда Витинари.
Тихо и зловеще на плечо Мокриста опустилась рука. Он резко обернулся и увидел перед собой слегка улыбающегося Стукпостука.
— Советую сделать вид, что ты ничего не слышал, — прошептал секретарь. — Когда он находится в… кхм, меланхолии, так лучше всего, поверь. Конечно, во многом тут виноват кроссворд. Ты же знаешь, как он к ним относится. Придется лично написать редактору. Его светлость считает элегантное решение головоломки проверкой собственной состоятельности. Кроссворд должен быть увлекательной и познавательной загадкой. — Его розоватое лицо густо покраснело, и Стукпостук добавил: — Уверен, кроссворды не должны становиться пыточным орудием, и уж точно нет такого слова — «магарыч». Однако у его светлости восхитительные способности к реабилитации, так что если подождешь, пока я сварю тебе кофе, он наверняка придет в себя прежде, чем ты успеешь сказать «смертный приговор».
В итоге лорд Витинари простоял, уставившись в стену, всего восемь минут, после чего стряхнул с себя оцепенение. Он широко улыбнулся Стукпостуку и, уже менее радостно, отметил присутствие Мокриста, который искоса поглядывал на незавершенный кроссворд, разложенный прямо посреди стола.
— Милорд, — сказал Мокрист уверенно и с самыми чистыми помыслами, — вы наверняка знаете, что слово «магарыч» пишется совсем иначе. Это мысли вслух, конечно, просто я хотел помочь, сэр.
— Да. Я понимаю, — ответил лорд Витинари мрачно.
— Могу ли я еще чем-то вам помочь, милорд? — спросил Мокрист, понимая, что его выволокли из постельки не из-за кроссворда и не за тем, чтобы показать детскую игрушку.