-- Леди Аллардайс, -- сказал я, -- полагаю, что я не ошибся? Вы, кажется, сами и спрашиваете и отвечаете сразу за нас обоих. Так мы никогда не договоримся. С вашей стороны жестоко допрашивать меня, человека, которому самому грозит возможная виселица, намерен ли я жениться на девушке, которую видел только один раз в жизни. Я уже сказал вам, что не так неосторожен, чтобы сходу брать на себя подобное обязательство. Но я всё-таки кое в чём соглашусь с вами. Если эта девушка будет и дальше нравиться мне -- а я имею причины надеяться на это, -- то ни отец её, ни виселица ни даже вы не смогут разлучить нас. Что же касается моей семьи, то у меня её нет. Я ничем не обязан своим родственникам, и если женюсь, то для того только, чтобы доставить радость будущей жене и себе, и больше никому.
-- Я слышала подобные красивые слова, когда вас ещё не было на свете, -- отвечала сварливо миссис Огилви, -- и потому мало придаю им значения. Здесь надо многое принять во внимание. К моему стыду должна признаться, что Джеймс Мор мой родственник. Но чем лучше семья, тем больше в ней бывает повешенных и обезглавленных, -- такова уж история несчастной Шотландии! Если бы речь шла только о виселице! Я была бы рада видеть Джеймса с веревкой на шее -- по крайней мере, это был бы конец большинства проблем. Кэтрин хорошая девушка, у нее доброе сердце: весь день она терпит воркотню такого старого урода, как я. Но у неё есть своя слабость. Она теряет голову, как только дело доходит до этого долговязого, лживого, лицемерного нищего -- её отца, до всех Грегоров, до политики короля Якова и тому подобного бреда. Если вы думаете, что могли бы руководить ею, то очень ошибаетесь. Вы говорите, что видели её только раз...
-- Видите ли, я говорил с ней только раз, -- прервал её я. -- Но сегодня я опять видел мисс Драммонд из окна гостиной Престонгрэнджа.
Я так сказал потому, что желал щегольнуть своим знакомством с Генеральным прокурором, и тотчас же был наказан за своё хвастовство.
-- Это ещё что? -- воскликнула старая леди, внезапно нахмурив лицо. -- Мне кажется, что вы и в первый раз встретились с ней у дверей прокурора?
Я ответил, что действительно это было так.
-- Гм... -- сказала она, а затем воскликнула брюзгливым тоном: -- Ведь я только из ваших слов знаю, кто вы и что вы! Вы уверяете, что вы Бэлфур из Шоса, но, кто вас знает, вы можете быть и Бэлфуром чёрт знает откуда! Возможно, что вы пришли сюда за тем, о чём вы говорите, но возможно также, что вы здесь чёрт знает для чего ещё! Я достаточно предана вигам, чтобы сидеть смирно и не стараться помочь членам моего клана. Но я не позволю дурачить себя. Скажу вам откровенно: вы слишком много говорите о двери и окне прокурора для человека, который ухаживает за дочерью МакГрегора. Можете передать это самому прокурору, наверняка подославшему вас сюда. До свидания, мистер Бэлфур, -- прибавила она, посылая мне воздушный поцелуй, -- приятного пути туда, откуда вы пришли.
-- Оу, похоже вы посчитали меня шпионом... -- едко ухмыльнулся я -- причём настолько глупым, что сам себя выдал. И меня прислал к вам лично Генеральный прокурор чтобы выпытывать ссс-т-ррашные якобитские секреты? Вы всерьёз так думаете, или просто так высокомерны, что не сложите себе цены?
-- Ну, ну, наш любезник, кажется, обиделся! -- воскликнула она. -- Считаю вас шпионом? Кем же я должна считать вас, когда совсем вас не знаю? Но я вижу, что ошиблась, и так как не могу драться с вами, то должна извиниться. Прекрасно бы я выглядела со шпагой в руке! Ну, ну, -- продолжала она, -- вы вовсе уж не такой плохой малый. Мне кажется, что у вас тоже есть свои явные достоинства. Но замечу вам, Дэвид Бэлфур, что вы чертовски самолюбивы. Вам надо стараться избавиться от этого, мой милый. Вам следует научиться гнуть спину и немного меньше воображать о себе. И ещё надо бы вам привыкнуть к мысли, что женщины не гренадёры. Хотя я почему-то уверена, что вы неисправимы: до конца жизни вы будете понимать в женщинах не более, чем я в военном ремесле.
Я никак не ожидал услышать подобные нравоучения. Впрочем, их наверняка спровоцировала моя внешность неискушённого юнца, больше нечему. Вероятно, удивление ясно выразилось на моём лице. Миссис Огилви вдруг весело расхохоталась.
-- Боже мой, -- закричала она, задыхаясь от смеха, -- и вы, с таким ангельским лицом, хотите жениться на дочери прожжённого хайлэндского разбойника! Дэви, милый мой, это надо сделать хотя бы для того, чтобы посмотреть, какие у вас получатся детишки. А теперь, -- продолжала она, отсмеявшись, -- вам нечего болтаться здесь: барышни нет дома, а я, старуха, боюсь, буду для вас плохой компанией. Да, кроме того, у меня нет никого, кто бы позаботился о моей репутации: я и так слишком долго оставалась наедине с таким обворожительным юношей. Приходите в другой раз за своим сикспенсом! -- крикнула она мне на прощанье и ушла в дом.
Я, слегка ошарашенный таким напором, простоял столбом ещё пару секунд, затем, насвистывая прилипчивый мотивчик, развернулся и не спеша пошёл в сторону Эдинбурга.
Стычка с этой шальной леди придала мне решимости, которой мне до тех пор не хватало. Вот уже два дня, как образ Катрионы не выходил из моей головы: она была как бы фоном для всех моих размышлений, и меня уже не удовлетворяло бы собственное общество, если бы где-нибудь в уголке сознания я не чувствовал её. Теперь она стала мне ещё более близкой. Мне казалось, что я мысленно дотрагиваюсь до той, к которой на деле прикасался всего раз в жизни. Я всем своим существом потянулся к ней: весь мир без нее казался мне безотрадной пустыней, по которой, как солдаты в походе, проходят люди, исполняя свой долг. Одна лишь Катриона на всем свете могла подарить мне счастье. Мой жизненный опыт оказался не важен, предыдущие привязанности отошли на второй план. Вспоминая Эйли, я ясно понимал, что нас с ней мало что связывает. Боялся же сейчас только одного -- вдруг всё волнующее теперь меня окажется просто обманом чувств. Ведь наверняка же я всего лишь наделяю увиденную мельком девушку придуманными чертами и ношусь с выдуманным образом как дурак с писанным яйцом. Хорошо бы встретиться с ней ещё раз, чтобы подтвердить или опровергнуть свои прежние впечатления.
Погрузившись в эти размышления, я прошел уже полдороги по направлению к городу, когда заметил шедшую мне навстречу фигуру, и волнение моё ещё больше усилилось. Мне было страшно ошибиться как бывает страшно перед ночным выходом во вражеские горы, нет, скорее даже как перед походом к дантисту. Но неопределённость пугала ещё больше. Как иногда повторял мой сослуживец в прошлой жизни -- "лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас". Так что надо взять себя в руки и попытаться понять, что происходит со мной. Но одно могу заметить прямо сейчас: я почему-то чувствую себя так, будто мы были знакомы с ней уже долгие годы, а не познакомились накануне.
-- О, -- воскликнула Катриона жизнерадосно, поравнявшись со мной -- вы всё-таки приходили за своим шестипенсовиком! Что же, получили ли вы его?
Я сказал ей, что не получил, но так как я всё-таки встретил её, то значит прогулялся не зря.
-- Правда, сегодня я уже видел вас, -- продолжал я, -- утром, у дома Генерального прокурора. Мы смотрели на вас из окна самого верхнего этажа вместе с прокурорскими дочерьми.