С этими словами он энергично поднялся с места, и мы стали потихоньку продвигаться по лесу в восточном направлении.
XII.
Было, должно быть, около часа или двух ночи; месяц, как я уже говорил, скрылся; с запада внезапно подул довольно сильный ветер, гнавший тяжёлые на вид рваные тучи. Мы пустились в путь в такой темноте, о какой только может мечтать беглец; вскоре прошли через Пикарди и миновали мою старинную знакомую -- виселицу с двумя незадачливыми грабителями. Немного далее мы увидели полезный для нас сигнал: огонёк в верхнем окне дома в Лохенде. Мы наудачу направились к нему и, потоптав кое-где жатву, спотыкаясь и падая в канавы, наконец очутились в болотистой пустоши, называемой Фиггат-Виис. Здесь, под кустом дрока, мы скоротали оставшееся время до утра.
Мы поднялись около пяти часов. Утро было прекрасное. Западный ветер продолжал сильно дуть и унёс все тучи по направлению к Европе. Алан после лёгкого завтрака и бутылки вина с лимоном и сахаром, которую я прихватил с собой из Эдинбурга специально для подобного случая, сидел и счастливо улыбался. С тех пор как мы расстались, я в первый раз видел моего друга и глядел на него с большой радостью. На нём был всё такой же широкий плащ, но -- это было новостью -- он надел вязаные гетры, достигавшие до колен. Без сомнения, они должны были изменить его привычный вид, но день обещал быть тёплым, и костюм его был немного не по сезону.
-- Ну, Дэви, -- сказал он, -- разве сегодня выдалось не славное утро? Вот такой денёк, каким должны быть все летние дни! Это не то, что шляться по горам в дождь. Но всё же навевает воспоминания, не правда ли?
-- Ты имеешь в виду то, как мы загорали на вершине скалы? -- спросил я ехидно.
-- Да, и упаси Господи от повторения того развлечения, -- сказал он.
-- А где же по-твоему сейчас могут быть наши преследователи? -- спросил я.
-- Бог их знает, -- ответил он задумчиво. -- Во всяком случае, нам придётся рискнуть. Вставай, Дэвид! Идём снова только вперёд, наудачу! Нам сегодня предстоит прекрасная прогулка, почти как в старые добрые времена.
Мы направились на восток, идя вдоль морского берега к тому месту, где подле устья Эска курятся соляные ямы. Утреннее солнце необыкновенно красиво сверкало на Артуровом стуле* и на зелёных Пентландских горах. Прелесть этого дня, казалось, только раздражала Алана.
-- Я чувствую себя полным дураком, -- говорил он, -- покидая Шотландию в подобный превосходный денёк. Эта мысль никак не выходит у меня из головы. Мне, пожалуй, было бы приятнее остаться здесь и быть в конце-концов убитым или повешенным.
-- Нет, нет, Алан, это тебе наверняка не понравилось бы, -- сказал я.
-- Не потому, что Франция плохая страна, -- продолжил он, не слушая, -- но всё-таки это не то. Она, может быть, и лучше многих других стран, но уж точно не лучше Шотландии. Я очень люблю Францию, когда нахожусь там, но я тоскую по шотландским тетеревам и по торфяному дыму.
-- Если тебе больше не на что больше жаловаться, Алан, то это ещё не так важно, -- сказал я.
-- Мне вообще не пристало жаловаться на что бы то ни было, -- ответил он, -- после того как я вылез из петли и стал богат как король.
-- Ты должно быть устал от бездействия за последние пару дней? -- спросил я.
-- Нельзя сказать, что именно устал, -- отвечал он. -- Я не из тех, кто легко падает духом от подобных пустяков, но я лучше чувствую когда у меня есть дело и небо над головой. Я похож на старого Блэка Дугласа: он больше любил слышать пение жаворонка, чем писк мыши. Вот и я больше люблю жить напряжённой жизнью, чем просто тихо сидеть и чего-то ждать.
-- А что там на счёт твоих друзей-горцев, расположившихся в моём поместье, и Эйли? -- спросил я.
Он кинул на меня странный взгляд.
-- Знаешь, я хотел с тобой об этом поговорить, но не знал с чего начать, -- сказал он. -- Я не знаю точно, какие у тебя отношения со вдовой, но мне кажется, что она положила глаз на первого помощника капитана нашего брига, Джона МакЛоу -- продолжал он, сочувственно положив мне руку на плечо, -- она говорила, что он очень напоминает ей покойного мужа. Джон тоже от неё без ума и хотя пока ещё эта парочка держит расстояние, могу поклясться, что это ненадолго.
-- Почему ты так считаешь? -- спросил я.
-- Я же не слепой, -- они такие взгляды бросают друг на друга украдкой, что нетрудно всё понять. Иногда я даже завидовал им. И даже начинал от зависти сочинять песни.
-- О чем? -- спросил я, удивлённый извилистым полётом его мысли.
-- Об оленях, о вереске, -- сказал он, -- о старых вождях, которых давно уже нет, о том, о чем вообще обычно поётся в наших песнях. Иногда я даже старался вообразить себе, что у меня есть флейта или волынка и я играю. Я играл в уме длинные арии, и мне казалось, что я играю их замечательно хорошо. Уверяю тебя, иногда я даже слышал, как фальшивил! Но главное то, что всё это для меня уже кончилось. Теперь тебе самому придётся с этим разбираться и что-то решать.
Затем он заставил меня снова рассказать о своих приключениях, которые опять выслушал сначала со всеми подробностями, чрезвычайно одобрительно и по временам уверяя меня, что я "странный, но очень храбрый малый".
-- Так ты не испугался Саймона Фрэйзера? -- спросил он затем.
-- С чего бы! -- воскликнул я.
-- Да, он хитёр и подл как змей, -- сказал он. -- Это действительно ужасный человек. Но следует и ему воздать должное: могу уверить тебя, что на поле сражения это весьма достойный воин.
-- Разве он так уж храбр? -- спросил я.
-- Храбр? -- переспросил он. -- Он более непоколебим, чем стальной меч.
Рассказ о моей дуэли понравился Алану более всего.
-- Подумать только! -- воскликнул он. -- Не напрасно я учил тебя в Корринаки. Тогда ты не выглядел человеком, способным постоять за себя со шпагой в руке! Как жаль, что я не видел этого! Вставай, вынимай своё оружие. Покажи мне, как это было!
-- Алан, -- сказал я, -- ты уверен, что это надо делать прямо посреди дороги?
-- Я же умру от любопытства, -- сознался он. -- Это наверно был совершенно необыкновенный приём.
-- Да самый обыкновенный приём, -- сказал я ворчливо, -- и я тебе вроде бы его уже показывал. Противник просто не ожидал ничего столь выходящего за пределы классической фехтовальной техники. Ведь в фехтовании на шпагах, хотя передвижения иногда идут по кругу, но выпады -- всегда по кратчайшему расстоянию, по прямой. И чтобы увернуться от укола противники обычно отклоняют голову или корпус, а если и отпрыгивают, то назад, редко в сторону. Бросаться же навстречу удару будет или самоубийца, или человек который точно знает чего добивается. Так что я просто подловил его, разорвав привычный шаблон.
-- Нет, -- сказал он настойчиво, -- всё равно покажи мне это на деле!
-- Ну хорошо, -- сдался я, извлекая шпагу из ножен. Надо сказать, что Алану легко удалось заблокировать мой удар ещё на подходе. Конечно, я сдерживал руку, делал всё слегка замедленно, да и он заранее знал направление атаки.