— Разбей кадь-от, выпусти…
— А ты пошто лез? тебя кто пяхал?..»
Пойманного Азлазивона загоняют в могилу, ставят сверху крест и затем приходят туда всем скитом мочиться.
Не стерпев такого унижения, пошли бесы к самому Велиару (заметим в скобках, что Велиар, Белиал или Велиал — это дух зла, в Средние века считавшийся антагонистом Христа) с жалобой на Сысоя и тех его сотоварищей, что еще остались живы.
Раздосадованный Велиар поднимает огненный смерч и сжигает скит.
«К робятам лицом обернясь, страшно в дымной душной мгле кричать хотел о чем-то Ипат, но рухнули бревна, расчерчивая багровые мраки ада, и пуще разметалось пламя алыми языками во все концы.
На то место наступил пятой Велиар и раздавил прах и пепел и прошел дальше, как идет сторож дозором, а буря полем…»
Своим сказом Леонов недвусмысленно дает понять, что согрешившему человеку нигде не найти мира и прощения. Не сломив человека ни страхом, ни искусом, зло все равно победит.
Характерно, что подобная трактовка имеет отношение к не раз упомянутой уже Книге Еноха, где человеческая история разделена на десять «седмин» (Сысой десять лет живет в скиту), а конец земной истории известен заранее: прощения падших не случится, злые ветры — силы тьмы лишь будут крепнуть, и Страшный суд неизбежно уничтожит всех нечестивых. Апокалиптическое злорадство Книги Еноха весьма ощутимо проявляется под пером Леонова. Он утверждает, что не спасет ни покаяние, ни подвижничество, ни тем более Церковь — с мирским попом, всегда открытым к соблазну!
В первом варианте у рассказа был иной финал, мы процитируем его:
«Так спасал душу свою разбойник Ипат, ныне преподобный отец наш Сысой с двадцатью попаленными бесовским пламенем.
Нифонтова пустынь в округу — верста. Нифонтова пустынь у Бога на золоту скрижаль списана, Нифонтова пустынь — верным Спасенье, нечистым — страх. Аминь».
Но это окончание Леонов вырезает. Не оттого ли, что посчитал такой финал ложным? — и лишил в итоге и Сысоевых сотоварищей, и само грешное человечество надежды на спасение.
Заметим, что и само имя Еноха в повести упоминается. В одном из эпизодов иноку Никифору слышится голос: «Встань. Грядет к тебе Спас. Даруется тебе благость. Ты будешь лику светлых сопричислен, сподоблен судьбы Еноховой…»
(Надо пояснить, что Енох был первым среди сынов человеческих, кто обучился письму, мудрости и не увидел смерти: Бог взял его «во плоти и в костях» на небо.)
Никифор восстает, видит вроде бы Иисуса, от переусердия кланяется ему многажды. Но то не Иисус был, а бесы соблазнили и обманули инока: им и кланялся Никифор.
Впрочем, не только на скорбную судьбу человечества намекает в своем рассказе Леонов, но и на куда более близкие события.
Нарисовав огненный смерч, который сметает место обитания бывших разбойников и душегубов, Леонов пишет последнюю фразу рассказа: «…Ноне-то по тем местам уж пятый молодняк сустарился».
Если под молодняком понимать природный цикл, когда неизбежный холод уносит состарившуюся зелень, то видится смысл совсем прозрачный. Рассказ написан в декабре 1921 года, когда только что «пятый молодняк» был разнесен стужею. Четвертый исчез в 1920-м. Третий — в 1919-м. Второй — в 1918 году.
А бесовской смерч пришелся на осень 1917-го.
Едва ли советская цензура могла разгадать этот рассказ во всех его внутренних каверзах, однако когда в 1923 году было решено издать «Деяния Азлазивона» — книжку запретили.
При жизни Леонова «Деяния…» так и не были опубликованы.
У Фалилеевых
Всё имущество Леонова было: рукописи, вещевой мешок и лист фанеры, на котором писал.
С этим скарбом на трамвае переехал он к Фалилеевым, а лист фанеры приспособил на маленький столик, чтоб писания продолжить.
Благодетель отгородил Леонову угол в мастерской (ограждением служил огромный холст работы Екатерины Николаевны Качуры-Фалилеевой) и выдал молодому своему другу листы ватмана. В любую свободную минуту Леонов занимался сочинительством.
Поначалу в комнате не было ни кровати, ни стола, потом какая-никакая мебель появилась, например, кровать Фалилеев смастерил гостю собственноручно.
Немного позже Качура-Фалилеева сделала акварельный портрет Леонова в обставленной уже комнатке, и обстановку, в которой он жил, можно рассмотреть на сохранившейся картине.
Сам Леонов — худой, тонкошеий, в рубашечке.
За спиной, над окошком, портрет Достоевского.
Возле заправленной лежанки — лукошко, полное бумаг: рукописи.
Над спонтанным столиком — икона, несколько книг. Лежат краски и мел. Первые свои рассказы, в числе прочих и «Деяния Азлазивона», Леонов украсил собственными рисунками, выполненными акварелью и цветной тушью под лаком.