— Я ничего не понимаю…
— Отлично! Объяснить тебе более доходчиво? Пока ты с энтузиазмом исполняешь роль заботливого воскресного папы, ошибочно полагая, что пары недель в году вполне достаточно для чувства выполненного долга, я сутками прилагаю усилия, чтобы вырастить из него порядочного человека! Будь добр, потрудись объяснить своей пассии, что дети в таком возрасте нуждаются в дисциплине!
— Ты решила меня отчитать? Марго никогда не позволяет себе лишнего в отношении нашего сына…
— Странно, потому что на протяжении недели я слушаю дифирамбы Семена в адрес замечательной тети Риты, не считающей нужным заниматься учебой и вовремя ложиться спать!
— Маш, у меня куча работы и твои необоснованные претензии меня…
— Не смей класть трубку! Когда ты собирался мне сообщить, что в октябре Семе нужно вновь ехать в Москву?
— Так, ты поэтому бесишься? Мы еще не определились с датой, собирался тебе позвонить, как только все станет известно… Я планирую приехать на Семкин день рождения. Там и обсудим…
— Андрей, мне абсолютно безразлично, что происходит в твоей личной жизни, но я прошу уважать мои решения и не подрывать мой авторитет, как матери, глупыми уступками. Иначе, в следующий раз, тебе придется сесть в самолет, оставив свою империю, и встречаться с ребенком под моим чутким контролем, — сама непроизвольно вздрагиваю от холода, сквозящего в моем голосе.
— Только не нужно мне угрожать. Я имею полное право видеть своего сына, — не менее раздраженно отзывается бывший супруг.
— Тогда начинай приучать себя к мысли, что любоваться им будешь лишь на фото в моих соцсетях!
Я скидываю вызов, переводя телефон в автономный режим, и роняю голову на руль, чувствуя, как мое тело трясет от переизбытка эмоций. Это невыносимо трудно… Больно и неприятно осознавать, что человек, с которым ты строила совместные планы, поддерживала в каждом его начинании, радовалась покупке собственного жилья, с восторгом сжимала в руках путевки на первый совместный отдых заграницей, любила его, окутывая своим теплом и заботой, на деле оказывается эгоистичным мерзавцем, ни в грош не ставящим приложенные тобой усилия. Не знаю, что больше заводит меня: его нежелание признавать негативное влияние женщины, мало что смыслящей в вопросах заботы и воспитания, или дикая безответственность по отношению к ребенку… Словно и не было между нами ни чувств, ни уважения, ни малой толики душевной привязанности… Когда Семен, все еще раскрасневшийся от затяжной тренировки, плюхается на сидение, делясь со мной впечатлениями, я молча разглядываю его юное лицо, узнавая в каждой черте присутствие Медведевских генов. И всю дорогу до дома моих родителей, пытаюсь найти для себя ответ, в какой же момент чувства к любовнице сумели вытеснить с пьедестала такие незыблемые ценности, над которыми ни должно быть властно ни время, ни жизненные обстоятельства.
— Мария Михайловна! Вам опять цветы, — окликает меня консьержка, по дороге к лифту. Я старательно сдерживаю улыбку, позволяя уголкам губ поползти вверх лишь тогда, когда утыкаюсь носом в огромную охапку белых роз. Это восьмой букет с момента нашего последнего разговора с Сергеем Титовым. Я так и не сумела понять, чего он ждет в конечном итоге — кратковременной связи в угоду потехе собственного эго, или продолжительного романа, который, как мне кажется, ему заводить не свойственно, но получая цветы с завидной постоянностью, стала ловить себя на том, что с нетерпением жду, когда же в мою дверь позвонит курьер или Ангелина Константиновна встретит меня в парадной. Удивление сменилось на чувство щекочущего нервы нетерпения, хотя здравый смысл до сих пор меня предостерегает держаться подальше от этого человека.
— Боже, неужели остались еще на свете мужчины, способные вами увлечься, — выходя из лифта в компании моего щедрого ухажера, искренне удивляется Светлана Викторовна. Она уже явно оправилась после недомогания, и принялась с пущей прытью отравлять мое существование, каждое утро трезвоня в дверной звонок. — Каким глупцом нужно быть, чтобы не разглядеть за приятной картинкой вашего скудного наполнения.
Сергей откашливается, пряча улыбку за сжатыми в кулак пальцами и, бросив на меня мимолетный взгляд, подгоняет свою мать к выходу.
— Вы уж присмотритесь к нему. Вдруг он единственный, кто согласен влачить жалкое существование в паре с вами, — не оборачиваясь, говорит так громко, что консьержка высовывает голову в окошко, желая не упустить ни малейшей детали.