— Благодарю за вопрос, профессор! — оживился стоявший все это время немым истуканом молодой диссертант. — Несовместимость гегелевской философии с теорией отражения — очевидный факт. Но дело в том, что в онтологии Гегеля бытие и сознание неразделимы. А значит мы вправе интерпретировать эту неразделенность, как зависимость идеальных феноменов от бытия-материи: в начале — бытие, из него — абсолютный дух, из духа — сознание.
— Любопытно. А вам не кажется, что, опрокидывая гегелевскую модель саморазвития абсолютной идеи вы, некоторым образом, оправдываете религиозное мировоззрение? Какая разница: Бог создал мир, или идея Бога появилась в процессе эволюции?
— Да уж, теологией попахивает, — ухмыльнулся толстяк.
— При чем тут теология?! — обиделась женщина-богомол. — Ваши придирки беспочвенны.
— Ничего, ничего, Регина Карловна, я ждал этого вопроса, — успокоил защитницу диссертант.
— Если вы заметили, — обратился он к лысому, — я ни разу «не упомянул имя Божие всуе».
Женщина-богомол бросила в сторону лысого злорадный взгляд.
— Но вы правы — предлагаемая мною концепция отнюдь не отрицает религию.
Богомол, откинувшись на спинку стула, ахнул и прижал лапки к груди.
— Конечно, этот вопрос выходит за рамки моей работы, но, если позволите…
— А что, это очень даже… современно! — одобрительно закивал председатель, с рассеянной улыбкой наблюдавший за диалогом. — Новые времена, знаете ли. Кстати, не так давно, году в 85-м, мы были на одной научной конференции в Вене. И — представьте себе! — там была секция по теологии!
— Коллеги, давайте не отвлекаться, — раздраженно перебила председателя секретарша.
— Ну уж нет: nescit vox missa reverti1. Давайте побогословствуем! — плотоядно ухмыльнулся лысый, вычурно окая на последнем слове.
Легкая усмешка пробежала по лицу диссертанта, и он, вернувшись за кафедру, стал излагать свое кредо:
— Видите ли, спор между идеалистами и материалистами мне кажется таким же контрпродуктивным, как детская загадка про курицу и яйцо.
— Ха! — громко выдохнул лысый, демонстративно сложив пухлые руки на груди.
— Я исхожу из фундаментальной необходимости обоих феноменов. Возьмем, к примеру, религию и философию. Религии всегда не хватало философии — так родилась теология. Но теология — это догматика, а любые ограничения — смерть для разума. Гегель первым попытался примирить религию и философию. Но не учел инерции научного знания — стрела, выпущенная в космическом пространстве, движется бесконечно.
Женщина-богомол буквально млела от счастья, внимая «своему Сержа».
— В трудах Маркса концепция саморазвития абсолютного духа оформилась в диалектический материализм, отчего философия перестала быть сама собой — царством мысли и религией разума. Необходим новый синтез религии и науки: нужно закончить все эти споры о первородстве и, на основании законов диалектики, выйти на новый этап развития, где религия будет идти рука об руку с философией.
— Вот тебе бабушка и Юрьев день! — расхохотался толстяк. — Каков, а?!
— Позвольте, — возмутился очкарик, — но даже с точки зрения Гегеля, религия — это низшая ступень развития.
— Я говорю о такой форме религии, которая рождается на высотах научного знания.
— Кому же прикажете кланяться, отче? — с издевкой выкрикнул толстый.
— Кланяться не нужно, — снисходительно улыбнулся диссертант, — только служить.
— Это как, «паки и паки» что ли? — продолжал куражиться толстый.
Медленно, словно брошенная супруга, женщина-богомол прошептала:
— Я вас не понимаю, Серж! Что вы такое…
— Я говорю о служении науке, Регина Карловна, не более. Вот вы, например, преподаете историю философии уже 30 лет. Разве это не служение?
— Ах, вот вы о чем! Ну конечно!
— А Фома Лукич? Когда он защищал докторскую диссертацию меня ещё и в помине не было.
Председатель расплылся в широкой улыбке и закивал седой головой.
— Ипполит Марленович так изучил философию Гегеля, что ему впору создавать свою собственную. Но он довольствуется скромной должностью декана факультета. А это уже самопожертвование в чистом виде. Да и разве все вы не служите науке — этой великой силе, преображающей наш темный мир?
Регина Карловна всхлипнула и полезла в пакет за носовым платком.
— Ну это уже слишком, — проворчал толстый.
— Это, знаете ли, не ответ: любая религия предполагает некий идеальный объект, — продолжал наступать очкарик, не обращая внимания на лестный отзыв. — У Гегеля, например, это абсолютный дух. Кого или что вы видите на пьедестале вашей религии? Кто ваш бог?