Морозный воздух врезался в мою голову сухим пистолетным выстрелом. Я тут же натянул шапку, которую легкомысленно держал в руке, намереваясь просвежиться до самого дома, — вытрясти алкоголь, уже не приносящий мне ничего упоительного. Постоял, огляделся. Полеглый снег искрил в свете фонарей квадрильонами блестящих таблеток. Расположенный рядом детский садик напомнил мне заколдованный дворик принца: запорошенные веранды, кусты, набухшие снежными лапами, заваленные горки и домики с лазами. Суббота, и с утра валил снег. Дети успели потоптать законную площадку, но после обеда все разбежались по домам, а снег продолжал свой сизифов труд, безо всякого роптанья выполняя нудную работу: заваливать, заваливать, заваливать.
Я шел сквозь ночной, безлюдный город, по самому центру проезжей части, где риск застрять в снегу сводился к минимуму, и думал, что каждому живому существу природой отведено какое-то назначение. Лягушкам — жевать комаров, комарам — жевать людей, людям — хлопать по одним ладонями, а по другим подошвами. И снегу отведена своя миссия: уравнение при Х стремящемся к заваливанию. И даже так: бесконечно стремящемся к бесконечному заваливанию. Вот, дорогие товарищи, до каких бредней доводит двухнедельное воздержание от секса.
Я думал и думал, а потом увидел подъезд. Дальнейшее вы знаете: после непродолжительных мысленных изысканий я вошел в него. Минуя второй этаж, я решил не тратить больше спичек понапрасну. Темп я набрал перманентный, ориентировку выбрал точную, оставалась сущая мелочь — следовать им по мере своих сил и возможностей.
Вот подъезд… Интересно, думал я, что сейчас происходит за дверями, которых я не вижу. Вряд ли все спят — с такими, как мои соседи, всегда происходят мелкие аварии по ночам, от чего они шаркают и шаркают до рассвета по полу, мстя другим за собственное бессилие. Мне, в принципе, это было — тьфу: шаркай хоть до второго пришествия Христа, мне все равно — на пятом этаже живу! Мне разве что голуби могли помешать, но не мешали крылатые братья, не беспокоили…
Я пропустил третий этаж, оставив его в темноте за собой, и приблизился к этажу четвертому, сокрытому в темноте впереди. Я точно помню, что ни о чем не думал в те секунды. Я даже забыл о прошедшей, истинно неудачной вечеринке, и домашней постелью я не бредил: я просто одолевал ступени лестницы, пребывая в пьяной прострации, поскольку тепло подъезда мгновенно возвратило заледеневшее было на улице головокружение. И все-таки несмотря на то, что я здесь нагородил, я действительно подумал в первые мгновения, что оно вернулось за мной.
Достигнув четвертого этажа, я остановился. Вот теперь можете клеймить меня всеми этими парапсихологическими позорищами, ибо спичечный коробок в моей руке действительно засиял. Только не в буквальном смысле, а как происходит в голове, когда ты вспоминаешь, что забыл запереть входную дверь и оставил ее держаться на хлипкой щеколде. Я даже думать не хочу о тех последствиях, которые могли бы возникнуть, не зажги я тогда спичку. Вполне возможно, количество выпитого алкоголя сгладило бы шок, но в данный момент я не столь в этом уверен. Ангел-Хранитель или Ангел Смерти — не знаю, кто именно, — прошептал мне, что нужно зажечь спичку, зажги спичку, зажги чертову спичку, ты, пьяный урод, зажги же спичку, наконец…
Я зажег, как мне и велели. После этого я завопил. Вопил я во весь голос, и продолжалось это, надо сказать, довольно долго, но лишь после того, как мне удалось утихнуть, за дверьми на четвертом этаже началось шевеление. Что ж, как выразился один журналист криминальной хроники: Россия, у нас так принято.
А орал я жутко, немудрено, что все они там попросыпались в своих квартирах. Орал и орал, держа в руке спичку, и удивляюсь, как только мне удалось не обмочиться. Я выл как ребенок, но, повторяю, я действительно уверовал в тот момент, что оно вернулось за мной снова.
2
…Это у нас называлось «посвящением в рыцари», и посвящение это придумалось, надо полагать, не для каких-то там слабаков. А для закаленных жизнью семилетних оболтусов, к которым принадлежал и я сам и которые только тем и занимаются, что фантазируют до упаду. Лампочки в нашем подъезде светили исправно: фантазия наших предков ограничивалась лишь заменой перегоревших лампочек на новые. В этом мы чувствовали свое превосходство, я так думаю. Ну и щелкали выключателями безбожно.
Перед самим «посвящением» полагалась прелюдия, она-то как раз и была наиболее серьезным испытанием. У кого сколько хватит выдержки. Летом родители не особенно старались загнать нас по домам, и мы комфортно облепляли скамейку рядом с подъездом, засиживаясь на ней до самых сумерек. В тот вечер подошла очередь Сереги со второго этажа. Он сидел, поджав ноги, с круглыми глазами (не иначе, сам себя довел до суеверного страха), и отчаянно клялся, что вся его белиберда всамделишная.