Затем — возня, окрики мужчин, собачий лай, визг. И все стихает.
Машина трогается. Шум двигателя становится тише, пока не смолкает. А затем в тишине раздаются медленные, четкие шаги.
Пижон. Еще более пижонистый, чем раньше: к черному пальто, кашне и начищенным до блеска ботинкам добавилась шляпа.
Я хочу пошутить, что следующим этапом будет трость и пенсне, но передумываю — еще до того, как понимаю, что не осилю такую длинную фразу.
Что тут сказать — я рада его видеть.
Пижон останавливается напротив меня, задирает голову. Темно так, что я не различаю черт его лица, зато четко вижу перчатки на сцепленных спереди руках — на них падает краешек полосы лунного света.
— Итак… курочка, — он делает паузу, словно давая время передумать: нет, я вовсе не рада его видеть. Совершенно не рада. Я бы хотела, чтобы эти леса прямо сейчас свалились на его голову — конечно, если бы на них не было меня. — Услуга за услугу. Я спас тебя от диких, разъяренных собак, готовых сожрать все, что движется. Теперь ты проследишь для меня за одним человеком.
Собак уже нет, а значит, нет и рычагов давления. Сдержать свое слово — это не рычаг, когда дело касается жулика. К тому же технически я ничего не обещала.
— Я… н-не сслежу! Я п-под…глядываю!
Он делает шаг вперед — и в лунном свете оказывается его лицо. Глаза у пижона холодные, будто неживые. Сейчас он похож на бандита больше, чем на мелкого жулика. Невольно отодвигаюсь подальше.
— Ты чувствуешь эту тонкую разницу между словами? — спокойно, до мурашек по коже, произносит он. Киваю. — А я — нет. И мне без разницы, следить ты будешь за ним или подглядывать. Мне нужно знать, что он делает, только и всего. Мужчина. Фотограф. Побываешь у него на вернисаже. Всего два часа — и ты свободна.
— Это... т-так... н-не работает.
— А как?
Я устаю от себя самой. Набираю сообщение в записной книжке телефона и поворачиваю к пижону экраном.
— Не вижу.
Ну, конечно. Ложусь животом на доски и протягиваю ему мобильный.
«Я не подглядываю за людьми, я подглядываю истории. Если увлекло, хочется проверить, верна ли моя фантазия, и тогда я наблюдаю за человеком. Мне нужна история. По-другому это не работает».
Он возвращает телефон.
— История — просто оправдание тому, что ты делаешь. А механизм — как у обычной слежки, так что не заливай.
— А с-сам?
— У тебя все получится. Пара часов работы. А при твоем хобби — так и вовсе развлечения.
Знаю, что от этой услуги не отделаться. Я и вправду обязана. Очень. Два часа на вернисаже я смогу провести.
— Д-д-девушка… — я заканчиваю попытку поторговаться вслух и пишу в записной книжке телефона: «Сегодня ночью я следила за девушкой, ее забрала полиция. Узнаешь, кто она такая, — я помогу».
Цепляясь за доску, наклоняюсь ниже и протягиваю мобильный.
«Ну же, соглашайся!» — мысленно подбадриваю я пижона. Как же мне надоело торчать на этом насесте!
— Договорились, курочка.
И бровью не веду, хотя радости во мне, как пузырьков в шампанском.
Жестом требую вернуть телефон.
«И еще ты расскажешь мне о брюнетке из бара», — отдаю мобильный.
— О той цыпочке с книгой? О ней я ничего тебе не скажу. Спасение от стаи голодных собак плюс информация о преступнице. Моя чаша весов и так перевешивает. Могу еще положить на нее доставку тебя до дома… До арки. Или ты хочешь еще что-то предложить?
Поспешно качаю головой. Даже уточнять не хочу, о каком предложении он говорит.
— Значит, договорились.
Киваю. Сажусь на край лесов и слышу хруст — будто кости ломаются. А на самом деле — доска. И я вместе с кусками дерева обрушиваюсь на пижона. Вернее, падаю в руки. Его мгновенная реакция ошеломляет и настораживает.
Несколько секунд я копаюсь взглядом в его глазах. Что это было?! А он и бровью не ведет. Словно каждый день ловит женщин, падающих с лесов.
Все это неспроста. Я чую. Я знаю.
Два часа работы — и он исчезнет из моей жизни. От него точно надо держаться подальше.