Но сегодня не такое утро.
Я открываю глаза. И тотчас вскакиваю с кровати. За окном плотный дневной свет. Это очень, очень плохо.
Хватаю мобильник — точно, проспала.
Почти синхронно сбрасываю с себя верх и низ пижамы. Чищу зубы, суматошно перебирая вешалки-плечики в гардеробной. Расчесываюсь, свободной рукой натягивая джинсы. Закрываю дверь на ключ, застегивая молнию сапога. Любимую пушистую шапку надеваю на улице.
Свежий воздух. Глубокий вдох.
Проношусь два квартала и врываюсь в полупустой «Бургер Кинг». Золотоволосая Лейла ждет меня за столиком, попивая кофе из стаканчика. Она, как и я, не пользуется косметикой, предпочитает неброскую одежду, но от ее волос словно исходит сияние, даже в такой пасмурный день.
Лейла — моя работодательница. Она феминистка, вегетарианка и кандидат в мастера спорта по дзюдо. А еще ведущая кулинарных рубрик в нескольких европейских журналах. Я перевожу ее тексты на немецкий и шведский. Переводы — моя работа. И немного хобби. Ирония судьбы: человек, работающий с иностранными языками, плохо владеет тем языком, что у него во рту.
Я с трудом запоминаю цифры. Все номера телефонов, пароли и даты всегда записываю. Но очень хорошо помню слова. Тексты запечатлеваются в моей голове целыми абзацами, слету. Так что не мне пришлось выбирать профессию — она выбрала меня.
Лейла выкладывает на стол стопку журналов — бонус к гонорару. В моей жизни столько всего виртуального, иллюзорного, что посмотреть и потрогать переведенные тексты — огромное удовольствие. Лейла это знает.
— Твои журналы и гонорар вот здесь, в конверте, среди страничек, — она поднимается и надевает берет — изящно и аккуратно, будто кладет на торт вишенку. — Мне пора, Эмма. А ты, как всегда, молодец! С тобой невероятно приятно иметь дело.
«Не потому ли, что помалкиваю?» — по-доброму иронизирую я.
Она неправильно расценивает мою улыбку.
— Правда, ты лучшая из всех, с кем мне доводилось сотрудничать. Завтра пришлю новый текст.
«Окей», — я беззвучно шевелю губами и киваю. Вполне себе реплика. Почти как у нормальных людей.
Лейла скрывается за колонной, затем меркнет свет ее волос.
Я притягиваю к себе журналы. Совсем новые, пахнут краской. Гладкие, скрипят под пальцами. Свет отражается от глянца, режет глаза. Приподнимаю страницы, отпускаю, они падают, почти льются, и запах краски усиливается.
Покупаю стаканчик латте и, держа журналы под мышкой, бреду за сумкой, которую вчера оставила в чужом подъезде. Затем — домой.
Слякотно. Редкий снежок тает, подлетая к земле.
По привычке я стараюсь смотреть под ноги, чтобы не цепляться за взгляды прохожих, выражения лиц, движения рук.
Я столько всего вижу — намного больше, чем хочу. Но, увы, только не то, что нужно на самом деле. Я скучаю по близкому человеку. Он нужен мне настоящий: с теплом кожи под шарфом и запахом шампуня. С холодными ушами, потому что вечно ходит без шапки, и приглушенным голосом, от которого мурашки по коже.
Блуждая в своих мыслях, я не сразу осознаю, отчего щекочет между лопаток. Замедляю шаг. Но не оглядываюсь.
Я достаточно долго подглядываю за другими, чтобы мгновенно почувствовать, когда подглядывают за мной. Ощущения разные. Иногда — будто паутинка прицепилась: что-то невидимое, невесомое, но осязаемое. Иногда — жжет красной точкой прицела. А бывает, как сейчас — просто щекотно.
До моего дома всего квартал. Сворачиваю в арку, прохожу ее почти насквозь и скрываюсь в темноте за колонной.
Вскоре раздаются шаги преследователя. Они становятся громче, чаще, множатся гулким эхом — и появляется он. Добегает до конца арки и останавливается в паре метров от колонны, за которой скрываюсь я. Рыскает взглядом по сторонам, а затем бросает сквозь зубы такое ругательство, что у меня вспыхивают щеки.
Все же он выследил. Наверняка сочинил историю и выведал адрес у оператора службы такси. Хорошо, что я всегда выхожу на квартал раньше. Плохо, что только на квартал.
«Ну, давай, иди, ищи меня», — я мысленно подталкиваю его в спину, но мужчина не уходит. Стоит неподвижно, засунув руки в карманы пальто.