Сначала — я. Худой, плохо подстриженный, с отростшими волосами. Одетый… ну, так… не важно. Футболка, ветровка, не первой свежести джинсы. Кроссовки рваные.
Ну, и мать… Волосы уже седоватые. Может, она и такая же по возрасту, как этот доцент, но выглядит… Даже не усталая, нет. Потому что усталость подразумевает, что человек выспится, прогуляется, и снова будет хорошо выглядеть. Но мать… эта усталость, эта озабоченность сидит у неё в каждой поре, в каждой морщинке, в каждом изгибе её тела, не так уж и плохо изначально устроенного.
И одежда у матери… «Прилично, но небогато». «Бедно, но чисто». Можно было бы вспомнить пару цитат из классики, по этому поводу. Но я не вспомнил. Я не так уж много читал классики. Хотя, наверное, гораздо больше многих одноклассников. Вот, напимер, «Героя нашего времени».
Разумеется, не нашего. Героя ихнего, прошедшего времени.
«М-да…» — подумал я снова.
Что подумала мать, я не знаю. Но мать же не дура. Она подумала то же самое.
— Входите, — пригласил нас доцент, оценив нашу наружность.
Меня он заставил раздеться и осматривал очень недолго.
— Одевайся, — произнёс доцент.
Затем последовала пауза. Мать стояла перед доцентом, как троечница у доски.
— И Вы хотите, чтобы я подтвердил диагноз? — как-то странно поинтересовался доцент.
— Да, — еле слышно произнесла мать. — Сына из института отчислили… У нас никогда не было подобных проблем… В Армию…
— Я думаю, Вы понимаете, что псориаза тут и близко нет. Тут себоррейный дерматит, в чистом виде.
— Но…
— Этому… — доцент назвал по имени-отчеству дерматолога военкомата, — давно на пенсию пора. Всему есть свой срок, у всего есть свой предел.
Мать молчала.
— Вы приводите мне двадцатилетнего парня, у которого в карточке нет ни одной записи о кожных болезнях, и хотите, чтобы я поставил ему белобилетный диагноз?
Голос доцента повышался и повышался, а мать уже не смотрела на него, и стояла, опустив голову.
— Кто Вы по специальности? — спросил доцент на пике своего монолога.
— Учительница… литературы… — голос матери чуть всхрипнул и прервался.
— Отец?
— Разведены. Давно…
В кабинете стало так тихо, что я слышал не только своё дыхание, но и биение своего сердца.
Доцент сел за стол, взял фирменный бланк, что-то написал на нём, и протянул матери.
— Поставьте печать в регистратуре, — сказал он. — До свидания.
Мы с матерью дематериализовались из кабинета. Потом мы быстро шли по какому-то коридору и упали на скамейку около очередной двери.
— Подожди, — тяжело дышала мать, — подожди, я возьму очки.
Я хотел прочитать заключение сам, но мать не отдавала мне бланк, не разворачивала его, пока не достала очки.
Мать водрузила очки на нос, и мы одновременно прочли диагноз, чуть выше размашистой породистой подписи.
Мы прочли: «Распространённый псориаз», и ещё какие-то слова.
Кому я после не рассказывал эту историю, никто мне не верил. Все говорили о том, что надо давать взятки. Даже называли суммы взяток.
Но это — чистая правда. Чистейшая правда, с горьковатым привкусом.
Глава 6
Оправившись от шока, мать, со слезами на глазах, полезла в свою, видавшую виды учительскую сумку. Она достала кошелёк и вытащила тысячу рублей. Примерно на тысячу мы жили неделю. У нас всё было посчитано.
— Сынок, сынок… Пойди, купи самый дорогой коньяк. И отнеси… ему… Ты отнеси… я не могу, я подожду тебя здесь…
Мать держалась за сердце.
— Слава Богу… Слава Богу… — шептала она.
Я пошёл.
Выбирая коньяк в соседнем магазине, я думал о том, что этот человек, доцент Анатолий Петрович, вероятно, считает коньяк за тысячу рублей питьём обыденным, или даже дешёвым.
Я купил коньяк, вернулся к его кабинету и постучал в дверь.
На душе у меня как-то всё остановилось. Слово «стрёмно» весьма подходило к происходящему в моей душе, хотя я точно не знаю, что означает это слово. Просто стрёмно было, и всё.
— Ну, чего тебе ещё? — поднял на меня глаза доцент, когда я бочком протиснулся в его кабинет.
— Вот, — пробормотал я и поставил коньяк на стол, — спасибо Вам…
— А… — протянут доцент.
На его ухоженном лице не было улыбки. Не было каких-то, явно выраженных эмоций. Этот человек просто знал, что он сделал. Видимо, он по жизни знал, что делает. Это было здорово!
Я позавидовал ему. Правда, потом, когда уже лежал дома, на диване. В тот момент, когда я протягивал ему коньяк, я вообще ни о чём не мог думать.