— Ты слыхал грохот там и там? — я указал ему пальцем в направлении заваленных нами выходов из пещеры, — Выход оттуда остался только один, вот этот, и теперь все твои соплеменники в ловушке, — я подождал, пока переводчик переведёт ему и продолжил, — Ты догадываешься, для чего раскладываются эти костры? Если твой вождь надеется, что мои люди пойдут туда гуськом, падая и ломая ноги, а вы будете убивать их там по одному, то он наивен, как малое дитя. Мы не рискуем нашими людьми без нужды. Воды у вас внизу, конечно, вдоволь, а без еды человек может прожить долго, если он здоров, — эти последние слова я выделил голосом, дабы гуанч въехал в намёк на их раненых, которым это точно не светит, — Но у меня нет времени ждать, когда голод вынудит вас сдаться. Солнце близится к полудню, и мои люди скоро проголодаются сами, а их я морить голодом не собираюсь. Ты, конечно, знаешь, где там засел твой вождь.
— Он говорит, досточтимый, что ты можешь сжечь его на медленном огне, но он свой народ не предаст, — перевёл мне переводчик гордый и пафосный ответ дикаря
— За то, что ты герой и готов вынести не только смерть, но и мучительные пытки за свой народ, я тебя только хвалю, и в том, что этого слишком мало для победы над нами, твоей вины нет. А вот твоя глупость достойна порицания. Ты так и не понял, для чего эти костры? — пока переводчик переводил пленнику, я взял из большой корзины кусочек серы и протянул ему, — На, возьми. Ты знаешь, что это такое? Этого можно немало наскрести и в жерлах ваших огнедышащих гор, когда они спокойны. Но когда эта штука горит, из неё выделяется ядовитый газ, и всякий, кто надышится им — умирает достаточно быстро. Мне стоит только приказать зажечь эти костры и бросить в них содержимое этих корзин, и все твои соплеменники там погибнут, не убив и даже не ранив ни единого из моих. Иди туда, к своим. Расскажи своему вождю всё, что ты видел сам, и всё, что услыхал сейчас от меня. Я не предлагаю предать свой народ ни тебе, ни ему. Я предлагаю вам обоим спасти то, что от него ещё осталось. Выбор между жизнью или гибелью вашего народа — за вами.
Половину всех подразделений, задействованных в этом заключительном этапе нашей десантной операции, я отослал в лагерь обедать, а для оставшихся здесь затребовал оттуда полевые кухни. Как раз началась раздача не задействованным в охранении бойцам жратвы, когда у выхода из пещеры показался гуанч и продемонстрировал нам безоружные руки. По моему приглашающему жесту он вышел наружу, а вслед за ним вышли ещё двое, тоже сперва показавшие пустые руки. Один из них оказался тем самым раненым пленным, которого я отправил к ним со своим ультиматумом, второй одетым в хорошо выделанные козьи шкуры стариком — видимо, кто-то из авторитетных в племени старейшин. Но с нами заговорил не он, а вышедший первым мужик средних лет, тоже одетый франтовато — ага, в начале дня, пока его не ободрало, не замарало и не подранило в боевых действиях.
— Этот человек — Гуимар, вождь этого селения, — перевёл переводчик, — Как тебя ему представить, досточтимый?
— Да, в нашем общественном устройстве им не разобраться. Хорошо, пусть для них будет так — Максим, военный вождь высадившегося на этом берегу войска. Спроси, понял ли он, что ждёт всех его людей в пещере, если они не выйдут и не сдадутся?
Гуанчи о чём-то заспорили между собой. Старик чиркнул ладонью по горлу, на оружие наше указывая, которое у охранения наизготовку на всякий пожарный, сам вождь хмурится, наш бывший пленник указывает то на заготовленные костры и серу в корзинах, то на своё перевязанное нашими санитарами раненое плечо. Явно дискутируют, пощадим ли мы сдавшихся, но никак к общему знаменателю не придут. Наконец вождь заговорил.