Для этого, естественно, заранее соломы подстелить следует. Победителем при Пидне будет консул сто шестьдесят восьмого года Луций Эмилий Павел, и обстоятельства его избрания слишком серьёзны, чтобы могли измениться от каких-то наших воздействий по мелочи. А человек он для нас хоть и шапочно, но знакомый — претор Дальней Испании сто девяносто первого года и пропретор сто девяностого, воевал с лузитанами и веттонами не без нашей союзнической помощи, ну и с Царской Гастой разбирался — ага, за первый её мятеж ещё без союза с лузитанами, когда город лишился в порядке наказания нескольких подвластных ему городков, но сам практически не пострадал. Тот мятеж, о котором я уже, помнится, рассказывал — это уже второй был, да ещё и с дополнительными отягчающими обстоятельствами, и о спасении города речи идти уже не могло. Кого смогли, тех спасли, но смогли, конечно, далеко не всех. Но то дело давнее, и не о Гасте у нас сейчас речь, а о суровом, но справедливом и порядочном римском патриции Луции Эмили Павле, для нас не совсем уж чужом, в том числе и политически, потому как сципионовская группировка.
Мы поначалу приуныли, когда вычитали в юлькиной выжимке из Тита Ливия, что захват и оккупацию Эпира будет осуществлять не он, а претор Луций Аниций Галл с отдельной преторской армией. Хрен его знает, кто такой, и найдутся ли к нему подходы. На момент показательной расправы с Эпиром в следующем уже после Пидны году Луций Эмилий Павел будет уже проконсулом, и вовсе не факт, что Луций Аниций Галл будет по службе ему подчинён. Но затем мы проштудировали с Юлькой уже полный текст Ливия, и оказалось, что не так всё хреново — выполнять постановление сената о наказании Эпира будет всё-же проконсульская армия Луция Эмилия Павла. Ну и хвала богам, к нему-то у нас подходы есть, и согласовать с ним отбор очень небольшой части обращённых в рабов эпирских бедолаг будет значительно легче.
С эпирцами, конечно, возможны и некоторые проблемы. Хоть и не блещут они рафинированной греческой культурой на фоне брендовых полисов, эдакое захолустье на отшибе из себя представляя, но захолустье греческое, потому как какие-никакие, а всё-же греки. Ну, кто-то их в тех брендовых полисах за соплеменников считает, кто-то нет, но в целом — скорее да, чем нет. Сами же эпирцы считают себя греками безоговорочно, а это что значит? Правильно, греческий националистический снобизм. И вся надежда только на низкую примативность отбираемых. Судя по нашим "коринфянкам", должно помочь.
Поэтому семьи, например — только по одной на турдетанскую общину, дабы не с кем из своих кучковаться было, а тем более, родниться. А холостая молодёжь эпирская на ус пущай мотает, потому как соплеменницу-то выбрать в жёны не возбраняется, но раз семья получается эпирская, то и ограничения те же самые, а при смешанных браках — уже на общих основаниях с иммигрантами нетитульной нации, пара-тройка семей на общину допустима. Дискриминация, конечно, антигреческая, но юридически-то они кто? Рабы, на рынке купленные как скот, и каково положение рабов в их родной Греции, им прекрасно известно. Дарёной свободе, как и дарёному коню, в зубы не смотрят, а берут, что дали, и радуются. А нам надо, чтобы они ассимилировались наравне со всеми, и сам их греческий национализм мы для этого используем, потому как полукровка греко-варварский — уже ни разу не полноценный грека по ихним же греческим понятиям. А кому же охота считаться неполноценным? И нахрена тогда такому считать себя грекой? А кто не определился, тот пока пусть перекантуется и в рабах, мы не торопим, у нас ещё много таких работ, где бери больше, кидай дальше. Но только с рабами и разговор другой — мальчики налево, девочки направо, дабы и физической возможности эпирские пары образовывать не оставалось, ну а выход из рабского состояния всё тот же — ага, натурализация среди местных и обзаведение семьёй. Понятливые и согласные освобождаются и получают гражданство первыми, и им завидуют менее понятливые и менее согласные, пока не возьмутся за ум сами.