- Ксивы предъяви, - сказал Фред. Кристапович достал удостоверения, все три поднес к окну, перегнувшись через Кольку. В ту же секунду сзади хлопнула дверца, низкий голос с хорошим культурным выговором произнес:
- Не волнуйтесь, пожалуйста, Миша...
Кристапович обернулся, из-за приподнятого левого плеча увидел давешнего туберкулезного мэтра - без пальто выскочил, на минуту, значит, в левой руке револьвер, ствол смотрит прямо Мишке в переносье...
- Не будем играть в индейцев, Кристапович, - сказал мэтр. - Дело ясное: я пока командую этой шпаной, и меня ваше предложение заинтересовало. Если вы ручаетесь, что у этого энкавэдэшника действительно награблено много...
- Ручаюсь, мэтр, - сказал Кристапович, не удержавшись от хамства, и тут же пожалел: тон, который годился, чтобы вывести из равновесия мальчишку, вроде Фреда, совершенно не подходил для разговора с таким человеком. - Ручаюсь, он всю профессуру брал и на руку нечист...
- ...Если вы ручаетесь и даете документы его коллег, - мэтр кашлянул осторожно, как кашляют люди, поминутно опасающиеся приступа, - то мы можем взять это дело. Да, на будущее: вы ведь по званию капитан? Ну так называйте меня подполковник, так будет проще, да и действительности соответствует... Значит, договорились? Но одно условие...
Мэтр сделал паузу, взглянул, будто с удивлением, на оружие в своей руке, сунул револьвер назад, под пиджак, за пояс, видимо.
- ...Условие: вы едете с нами и входите в качестве понятого.
- Невозможно, - быстро ответил Мишка, - понятыми идут либо соседи, либо дворник, незнакомый вызовет подозрение, да и вообще - положено двоих... Мы будем ждать внизу, метрах в ста...
- Не валяйте дурака, капитан, - сказал мэтр. Усмешка у него была настолько естественная, что Михаил позавидовал и сразу поверил: действительно, не меньше, чем подполковник, да еще, небось, из разведки, если не из списанных смершевцев. - А то вы не знаете, что все это не имеет никакого значения - положено, не положено... Той организации, за которую мы с вами будем работать, все положено... А нам важно, чтобы вы были все время на глазах. А то мы там будем с этой сволочью мучиться, а вы тем временем снизу, из автоматика, звоночек: так мол и так, пороча звание советских чекистов, можете брать в данный момент... То-то товарищи обрадуются: они на нас всю "черную кошку" спишут...
- Ладно, пойду с вами, - сказал Мишка совершенно спокойно. Глупая мысль дергалась в голове - может, действительно есть люди, читающие по глазам, как по книге? Ведь видел гипнотизера в парке Горького, он еще и не то делал... Может, и мэтр-подполковник такой же гипнотизер, может, и он не догадался, не вычислил, а просто прочел Мишкин план по глупым Мишкиным глазам?.. - Пойду...
- И правильно сделаете, - вяло, будто вдруг потеряв интерес ко всему происходящему, закончил мэтр. Мишка оглянулся. Фред и те двое стояли, вылезши из малолитражки, у каждой двери "опеля", кроме той, через которую влез мэтр. - Сейчас соберемся, да и можно ехать, если не возражаете...
...Возле "Москвы" было шумно, народ расходился из ресторана, и какая-то загулявшая, в маленькой, косо сидящей каракулевой шапочке висла на мужике в шикарных, не по погоде - дальний, видно, человек - бурках и черной короткой дохе. "...А-поза-растали мохом-травою..." - голосила веселая дама, и доха солидно оглядывалась вокруг - правильно мужик, по-северному гулял... "Победы" и "зимы", бессовестно сигналя, сворачивали на Горького, и милиционер в щегольских ремнях посматривал с ответственного поста возле правительственного подъезда вполне снисходительно на это невинное бесчинство подгулявших тружеников. Недавно закончился последний сеанс, между Пушкинской и коктейль-холлом бродили парочки, не находящие сил разойтись по коммуналкам, нетерпимым к неофициальной любви... Из дверей "кока" вышел хромой пианист - пару раз бывал в этом знаменитом заведении Мишка, но успел приметить этого молодого еврея с безразлично-жестким выражением тонкого, очень красивого лица, светлоглазого и кудрявого поперек модной стрижке... Парень выглянул, поманил кого-то и скрылся внутри, и уже осталось позади это известное всей Москве место, и остался позади постоянно маячащий на углу, возле винного, полусумасшедший книжный вор и бывший поэт, которого можно было встретить в центре в любое время суток, и промелькнул справа урод на тяжелозадом битюге, все еще непривычный глазу, и Мишка резко крутнул влево и поймал в зеркальце послушно пошедший следом за этим несчастным "кимом" свой "опель" - эх, хороша все-таки машина, долго будет вспоминаться...
Желтыми кляксами пробивались фонари сквозь сырость, шли, утекая в переулки и тупички, по улице люди, из какого-то окна донесся жирный одесский голос, одобряющий сердце, которому не хочется покоя, и вдруг Мишка понял, что он уже не может ни на что рассчитывать. Уже идут к концу вторые сутки, как он - чужой всем этим лючиям, он да эти несчастные парень с девкой сзади него - отдельно, а все остальные вокруг - отдельно, все может сорваться, и в следующий раз он проедет по этой улице в глухом фургоне, за стенками которого мало кто предполагает живых людей... Чужой, и не двое суток, а всегда, с того проклятого вечера, такого же вечера в ноябре, когда отец спускался по лестнице, а сзади, умеряя шаг за намеренно не спешащим отцом, шел тот человек... Чужой.