Эту искорку затаённого страха Ерофеич приметил в глазах богатого гостя в соболях ещё при первой встрече в тайге на кордоне лесника, где на опушке сел вертолёт с беглецом. Ерофеич тогда не без опаски решился взять городского воротилу к себе на постой. С первого взгляда столичный бобёр показался крутым на расправу. Но как только раскрыл рот и стал умничать, у Ерофеича отлегло от сердца. Этот красавец-мужчина богатырского роста и важной стати блеял картавым тенорком, как капризный ребёнок. К тому же загнанный волк на первых порах может быть покладистым и уживчивым с человеком, который предлагает ему спасение от преследователей. Даже руку твою лизнёт. Пока зверь в опасности, он на человека, предлагающему ему укрытие и помощь, не бросится. А там видно будет.
— Ну, поехали, мужик! Хватит болтать.
В ширину таёжное озеро было километров двадцать. Ближе к берегу поднялся пронизывающий ветерок. Совсем небольшой, но при высокой влажности на сорокагрудусном морозе он пробирал до костей даже в шубе Пришлось сделать ещё один бездымный «перекур», чтобы разогнать кровь в подмерзших ногах.
— Да кто нас тут достанет на Етагыре? — обнадёжил скорей всего сам себя Ерофеич. — Не боись, паря. Выживем, даже если новорусские нелюди придут. Наши предки коммуняк пережили, а мы маосталинистов переживём.
— Всё равно до тепла сидеть будем тихо, никуда не высовываться, — седок лениво выплёвывал слова, словно катал во рту жевательную резинку. — Обо мне никто не должен знать. Если кто из чужаков на нас наткнётся, то свидетелей не оставлять. Понял?
Ерофеич пожал плечами.
— Не тупой, паря, всё понял. И откуда на Етагыре свидетели? Тут сховались только те, кто никому никогда ничего не расскажет.
— А без иносказаний если?
— Покойники тут одни обитают, ну, духи помёрлых людей то ись. За главаря у них — рогатый Етагыр с хвостом и копытами. А так ни одной живой души за триста вёрст не сыщешь, а может, и все пятьсот. Только староверы под боком, но они молчуны ещё! Из них слова клещами не вытянешь. Тут древнее капище тунгусских шаманов да ихнее кладбище. Только прикапывают они тута не покойников, а ихние амулеты, из кости али камня выточенные.
— Ты меня мистическим фольклором не дави, мужик. Вся твоя потусторонняя эзотерика — сказки для тупорылых обитателей многоэтажек. Они любят на колдунов по телику смотреть и передачи про инопланетян. В реальной жизни помни, что ты теперь целиком и полностью мой и только мой со всеми твоими вонючими потрохами безо всякого колдовства.
— Это чаво так-то?
— А вот так — я тебя выкупил из рабства, куда твои подельники тебя же продали. Выкупил не на свободу, а для службы, — теперь ты мой раб. Что прикажу, то и сделаешь.
— С какого эт-того самого… кедра? Я зверь вольный, пока в клетке не закроют или сам в капкан попадусь.
— Не будь меня, запирали бы тебя на ночь в подвале на цепь с железным ошейником не ойраты, так уйгуры, не уйгуры, так сойоты. Сам знаешь, какова судьба у русского раба в плену у исторически на русских обиженных да обозлённых нацменов. Они тебе все свои накопленные обидки за твоих русских предков припомнят.
— Это за чо так-то?
- Есть за что. Русские инородцам жизни не давали — многоженство запрещали, традиционную педофилию искореняли, тантрические пляски с голыми мужиками и бабами за свальный грех почитали. Приучали кушать с ложкой и вилкой, а не хватать жратву грязными руками. И руки мыть заставляли. Гомиков сажали в закрытку, а на Востоке с баб чадру срывали. Девочек насильно в школу посылали — это вообще преступление против дикарской семьи, где крайне нужны малолетние рабыни на продажу в наложницы для стариков. Детей из тайги и тундры в интернаты учиться увозили. Больниц много понастроили, естественную смертность снизили — людей наплодили столько, что их и не прокормишь. Прежде местные «от живота» как мухи мёрли, а русские их сортиры заставляли строить, а не гадить где попало, холеру да дизентерию разводить. Руки после туалета мыть заставляли, а мужиков так вообще пИсать стоя приучили. В Сибири реки электростанциями запрудили, химзаводами воду отравили, рыбу сгубили. Городов понаставили. Тайгу вырубили, берега рек оголили. Железными дорогами и трубопроводами зверью пути кочёвок перекрыли. Много грехов за русскими накопилось. Оттого-то аборигены солдат из миротворческого контингента как освободителей всюду с хлебом-солью встречали, что те им позволили в прежнюю дикость возвратиться и русских на цепь посадить.
— Э, паря, погоди! Освободители-миротворцы тоже не подарочек — американцы с канадцами и новозеландцами, вон, сибирскую землю карьерами изгрызли, японцы море обловили начисто, китайцы у нас не только кедры повысекли, а и травы целебные из тайги граблями с корнями выдрали.
— Им все дозволено, на то они и цивилизованные народы, а за русского хама никто не вступится — ни местный закон, ни оккупационная власть, ни мировое общественное мнение всех людей доброй воли. Любого головореза только мягко пожурят за массовое убийство русских детей и матерей, да втихаря и по головке погладят, ага. Мы это уже проходили. Расхерачат нацмены русское село из катюш с фосфорной или термитной начинкой, а западная миролюбивая пресса и в упор на заметит. Так что шансов у тебя в рабстве выжить не было, мужик, если б не я. Вот и расплачивайся со мной за обретённую свободу своей собачьей преданностью.
Ерофеич обиженно засопел и отвернулся, буркнув:
— По пьяни меня свои же в карты Габыру проиграли, а он, паскуда, в кабалу продал.
— С шулерами играть не садись, если сам других кидать не умеешь.
— Да чтоб их всех перекособочило и перекорячило, дружков этих! А тебе за вызволение — моё спасибо с уважением. Я добро помню. Отслужу.
— Я не альтруист и тебе не благодетель. Ты, ни сном ни духом не ведал, а я тебя, мужик, выкупил ещё восемь лет тому назад из рабства лишь потому, что до меня дошла молва, будто бы ты в тайге тихую «завонь» нашёл, о которой никто не знает.
— Эт-то чо получается, ещё до прихода маосталинистов к власти на остатках России?
— Я запах жареного и за десять лет вперёд чую, а не только за восемь. Предусмотрительный и осторожный я, поэтому и живой до сих пор.
— А кто ж тебя на меня навёл?
— Да всё тот же самый криминальный авторитет по кличке Пёс Габыр. Рекомендацию его я учёл счёт карточного долга. Забыл такого?
— Такого не забудешь, — зло буркнул в сторону Ерофеич.
— Вот так-то ты, ни сном ни духом не ведая, за семь лет мне укромное местечко нагрел и обустроил. Мне как раз нужна твоя тихая «завонь» на недоступном Етагыре, чтобы отсидеться в безопасности до лета, когда горные перевалы высвободятся от снега. А там — в Китай за птицей счастья.
— А чо? Отсидишься у меня в тепле и сытости, паря.
— Язычок-то попридержи, мужичок! Какой я тебя паря? Я теперь твой господин и повелитель.
— Не по справедливости как-то получается. Ты же у меня в гостях как бы так-то. А где равноправенство?
— Нет справедливости в живой природе — в лесу только хищник и жертва, никакого миролюбия и христианского смирения. Бог живёт только в стенах храма.
— Так то ж в лесу, а не как у людей.
— И в человеческом обществе царит звериный закон природы — неумолимая и беспощадная финансово-экономическая конкуренция на свободном рынке.