Выбрать главу

Я что ревную? Или переживаю, что ей достанется пальма первенства?

Ни то, ни другое. Простое женское любопытство.

Наконец, я остаюсь в кабинете одна и тут же набираю подругу.

— Привет, красавица. Минутка для поболтать есть или мамаши с детками одолели?

— Удачно позвонила. Как раз на приеме никого. Можно и поболтать. У тебя что-то срочное?

Вот же… Знает прекрасно, почему звоню. Но хочет, чтобы я начала выпытывать.

Я тоже не лыком шита. Рассказываю о работе, мол устала, соскучилась. Ага. Очень ее интересует моя работа!

Наконец-то я не выдерживаю:

— Ну как вчера тебя домчал Мамаев? — наполняю интонацию равнодушием, а у самой любопытство зашкаливает.

— Ничего необычного. Ехали, разговаривали, — Эля тянет кота за хвост.

— Так уж и ничего. Ты вон как подорвалась, даже торт почти не поела!

— Милана, я тебе докладываю: Мамаев и впрямь угрюмый человек. С ним сложно. Двух слов не вытянешь. Для поддержания беседы — только да, нет. Я даже устала вчера от напряжения.

— Ахах! А я тебе что говорила? Вот такой он. Так что или принимать его таким, какой есть, или не заморачиваться.

— Ну да, — голос тусклый, видимо, не сложилось, как хотелось.

Удовлетворенная полученными сведениями, я успокаиваюсь. Но почему-то меня начинают волновать странные мысли. О ком? О Мамаеве! Вот еще…

Надо вечером навестить родителей. Давно не была у них. К тому же, у маман возник вопрос о длине платья. Так я и поверила! Но съездить надо.

Только сначала домой, надо взять для папы бутылочку красного. Он обожает Каберне Фран. Я давненько для него приготовила. Да никак не соберусь к ним.

Подъезжая к дому, еще издали вижу мужчину, гуляющего с детской переноской. Со спины не сразу узнаю Соболева.

Это еще что за новости? Гулять больше негде?

Первая мысль — скрыться. Но это будет похоже на бегство. И почему это я должна от него прятаться? Случайная и ничего не значащая встреча ни к чему не обязывает.

Может, он решил объясниться по поводу «сюрприза»? Ну что ж, это даже интересно. У самой, конечно, легкий мандраж. Встреча с прошлым всегда волнительна.

Соболев разворачивается и направляется мне навстречу. Меня поражает его вид. Какой-то поникший, словно пришибло его. Выхожу из машины с гордо поднятой головой: а вот она я какая. Внутри — шквал эмоций, снаружи — чисто даже не дружеский, а простой человеческий интерес.

Стас, поравнявшись со мной, глухо выдавливает из себя:

— Поговорить надо, — чувствуется, что ему тяжело дается этот шаг.

Я же, наоборот, с улыбкой заглядываю в коляску и с наигранной веселостью говорю:

— О, первоапрельский сюрпризик! Ну, приветик…

И умолкаю. Малыш спит. Поэтому мое бурное приветствие не совсем кстати.

— Я слушаю, — произношу уже спокойным независимым тоном, не глядя на Стаса.

Соболев замешкался. Тогда я беру инициативу в свои руки и приглашаю его пройти в дом.

— Тёмушку будить не хочется. Он только уснул. — Соболев с обожанием смотрит на сына.

— Так переноску можно и в гостиной на диван положить. Не стоять же нам посреди улицы.

Стас кивает в знак согласия. Чтобы не разбудить малыша, он осторожно заносит переноску. Пупсик даже не шелохнулся.

А у меня все трепещет внутри. Не знаю, как себя вести с бывшим. Но, досадуя на свое волнение, даю себе установку взять себя в руки. В конце-то концов, это он пришел ко мне, а не наоборот.

— Чай, кофе или покрепче? — опять ляпнула не то. Он ведь с ребенком, какое покрепче.

— Если можно, кофе. Только без сахара.

Его голос по-прежнему глухой, подавленный. А я не могу унять дрожь внутри себя. Мой услужливый мозг выдает картину из прошлого. Вот так же неожиданно мы впервые остались одни в моей съемной однокомнатной квартире.

Меня окатывает горячей волной. Сердце бьется в бешенном ритме.

Зря я пригласила его. Зачем? Чтобы позлорадствовать — смотри, мол, как я хорошо живу без тебя. Не плачу, не рыдаю, не бьюсь в истерике.

Завариваю кофе, руки дрожат. Глаза поднять на Стаса не решаюсь. Не узнаю его. Где прежняя уверенность в себе? Где обаяние и умение руководить ситуацией.

Сидит какой-то несчастный. О чем думает и зачем пришел? Так и хочется растормошить его, просто крикнуть — эй!

Словно услышав меня, он поднимает голову и смотрит мне в глаза. О, эти глаза! Темно-шоколадного цвета, в обрамлении черных пушистых ресниц. И эти чувственные губы…