Свет фар ослепил ее.
Мгновение — и она уже лежала на мокром асфальте.
Без чувств. Не ощущая ни физической боли, ни душевных терзаний…
Глава 4
Антон
Услышав непонятные звуки, зарождающиеся где-то совсем рядом, я пытался приподнять голову с подушки. Получалось никак. Вчерашний мальчишник гулким набатом отзывался в висках.
— Пора завязывать с подобными развлечениями. Уже не мальчик, — думал я, пытаясь сообразить, что это за странный звук раздается в районе входной двери. Вставать не хотелось и не моглось. Чугунная башка отказывалась соображать. Невероятным усилием воли я заставил себя подняться и направился в сторону непонятных звуков.
Только подойдя к двери, я понял, что где-то совсем рядом плачет ребенок.
— Откуда бы ему здесь взяться? Что за чушь!
То, что предстало перед моими глазами, моментально отрезвило меня. На пороге лежало нечто, замотанное в одеяло, и жалобно плакало.
Когда шок от увиденного прошел, я осторожно поднял этот надрывающийся плачем сверток. Одеяло, в которое был завернут ребенок, было ужасно холодным, поэтому я, не задумываясь над последствиями, быстро занес находку в дом. Растерянно огляделся вокруг, не понимая, что мне делать с этим неожиданным подарком. Лихорадочно думал еще и о другом:
— Кто мог так зло подшутить надо мной? Собственно говоря, последний год за мной не числилось ни одной лирической истории, результатом которой мог случиться этот странный намек на непорядочность в моих отношениях с противоположным полом.
Но продолжить анализ своей личной жизни мне не удалось. Ребенок никак не унимался. Он плакал все надрывнее. Надо было что-то делать. Но что? Что я мог предпринять, чтобы помочь этому крохотному созданию?
Сморщенное личико младенца медленно розовело. Однако, по мере того, как ребенок согревался, крик становился настойчивее.
Все еще держа подкидыша в руках, я пребывал в заторможенном состоянии. Наконец, опомнившись, набрал номер полиции. И тут же пожалел об этом. На меня обрушился град вопросов, которые вместо помощи, привели меня в еще большую растерянность.
— Да откуда же мне знать, кто его подбросил. Вот орет у меня на руках. Наверное, кушать хочет. Да не тараторьте вы! Лучше скажите, что мне с этим делать?
— Пусть побудет у вас до утра, часика полтора-два, — слышу из трубки и ужасаюсь.
— До утра? Да вы с ума что ли там все посходили. Уже давно утро!
— Я имею ввиду конец смены.
— Ну, конечно, вам бы смену спокойно сдать! — взорвался я. — А ничего что оно орет. Немедленно приезжайте и забирайте подкидыша. Иначе я сейчас положу его туда, откуда взял…
Я грохнул трубку. И в это же мгновение понял, что сморозил еще одну глупость — даже адрес свой не назвал!
Ребенок вдруг затих. Первая мысль — а вдруг он умер?! Вот только этого мне и не хватало! С ужасом откидываю с его лица край одеяла и трогаю щечки малыша. Теплые. И глазенки на меня таращит. Ну, может, не на меня, а просто в никуда. Но главное — живой.
Осторожно кладу подкидыша на диван в гостиной. Опять набираю номер дежурного:
— Немедленно заберите у меня ребенка! Иначе я…
— Назовите адрес, — слышу в ответ и, облегченно вздохнув, называю свои координаты.
— Только, пожалуйста, побыстрее… Я долго этого не выдержу.
Ребенок, накричавшись до хрипоты, умолкает. Но я с ужасом обнаруживаю, что он мусолит край кружевной накидки.
— Ох ты ж, Господи! Это же тебе не соска! — Зря я сделал это. Как только малыш лишился удовольствия, он заорал так, что я вынужден был схватиться за свою больную голову.
Успокоить бедолагу было нечем. Единственное, что я мог сделать, это осторожно взять сверток на руки и попытаться укачать ребенка. Получалось не очень, от слова совсем.
Я вообще-то впервые держал на руках такое крохотное существо. А оно никак не унималось. До исполнения колыбельной я опускаться не стал. Но по мере возможности стал издавать какие-то звуки, отдаленно напоминающие песенку из моего детства. Что-то типа «Спят ыы-ыы-ыы игрушки…»
Внутри меня что-то дрогнуло.
Мне удалось убаюкать кроху. И теперь подкидыш мирно посапывал, причмокивая крохотными губками. Наверное, ему снилось прикосновение к маминой теплой груди и сладкий вкус молочка.
Это крохотное создание было настолько беспомощным и милым, что я поймал себя на мысли, что мне приятно держать его на руках. Тут же матюкнулся, обругав себя кретином, идиотом и крутым набором ярких эпитетов, соответствующих ситуации. При этом не удержался осторожно дотронуться до щечки бедолаги, ощутив прилив восхищения и доброты, граничащий с умилением.