– Как ты? – спросила Света Фёдора.
– Всё вспомнил.
– Уезжаешь? Какой город?
– Александров.
– Большой город.
– А ты где учишься?
– В Отрадном, далеко от Александрова.
– Мне перед отъездом с Аркадием надо поговорить.
– Больше ничего не надо сделать?
– Надо. Я в долгу у тебя и у вашей семьи.
– По гроб жизни будешь обязан, особенно мне, – Светка зло улыбнулась.
Какое-то время они шли молча.
– Чёрт… я не хочу, чтобы ты уезжал. На вот, здесь майки и шорты. Думаю, подойдёт.
– Спасибо.
Фёдор попытался обнять Свету, но она освободилась от его рук:
– Зачем? У тебя семья, а я ещё больше залипну. Лучше, пусть всё остаётся так, как есть… Вот интересно… От тебя пользы никакой, я даже в любви тебе признаюсь первая, ты, вообще, есть или призрак? Почему молчишь?
– Ты же говоришь за двоих. Я тебе благодарен. Бесконечно. Прости, но я не скажу больше ничего.
– Хорошо. Ты сможешь до конца лета сделать свои дела и приехать?
– Не знаю. Постараюсь.
– Если не приедешь этим летом, то не приедешь никогда. Ладно, переживу.
– Ты пойдёшь со мной к Аркадию?
– Нет.
– Почему женщины так заботятся о завтрашнем дне? Хотят его обеспечить, узаконить отношения, зачем им это? Зачем им вянуть рядом с мужчиной, который со временем может оказаться придурком?
– Женщине нужно кому-то служить. Мужчина служит Богу, а женщина – мужчине. Прости за пафос. Какая разница, кто он и какой он?
– Хорошо говоришь, только не видел я такого. А тебе не мешает твой неумеренный ум? А с годами станешь такой пифией, седой, строгой, неукоснительной.
– Обязательно стану.
– Не плачь. Не плачь.
Помолившись и поблагодарив Бога, Зинаида выкурила сигарету, стараясь вспомнить, какой сегодня день. Было утро понедельника, но вчера случилось столько всего! Значит, вчера было воскресенье. Вот те на! Что Бог послал в праздник! Пересчитав все иконы, лежащие возле храма, он недосчиталась только одной, все остальные были на месте. Выходит, пропал только Илларион и икона Спасителя, висящая в храме выше остальных. Иконы убрали в домик, где жил батюшка, а нехорошо это. Одиноко им сейчас там, надо бы попросить Аркадия, чтобы к ней перевёз. Зинаида ещё не успела переосмыслить и уложить в себе потерю. Ещё, она не знала, как молиться за Иллариона, за живого или за мёртвого, и решила, что просто будет молиться о его душе. И когда она молилась о его душе, замироточили иконы и выставленные картины, мироточили даже кошки и петухи. «Ну и дела» – удивилась бабушка, которую в её годы удивить было трудно. Возникла ещё одна проблема – что делать теперь с драгоценной жидкостью, источавшей дивный аромат? Зинаида прочитала акафист святому Николаю, и они, вроде бы, поутихли, а когда опять взялась за душу Иллариона – лили миро, как хороший осенний дождь. Зинаида не делала далеко идущих выводов и умозаключений. Она собрала миро в стеклянную баночку из-под майонеза, закрыла её крышкой, и пошла в огород за овощами для завтрака.
Пожар начисто вымыл из головы Гавриила воспоминания о прошлом. Он стоял по щиколотку в реке, он наконец-то был дома. «Наверное, я сошёл с ума», – думал Гавриил, – «ибо река стала мне домом, но я же не рыба… А хотел бы я стать рыбой и соединиться с рекой? Нет, ещё подышать хочется» – он вздохнул глубоко и почувствовал себя счастливым. По воде шла рябь. Время по солнцу близилось к одиннадцати, когда он почувствовал голод. От вчерашнего ужина с Зинаидой, у него остался хлеб, пару огурцов и мёд, которые он взял на реку. Устроившись поудобнее на боку, как древний иудей, он нарезал в миску огурец, залил его мёдом и макал этот нехитрый салат хлебом. Гавриил оставил кусок хлеба рыбе, на случай, если она появится, и опять встал к реке. Клёва не было, как будто река вымерла. Бывало и так. К этому Гавриил был тоже готов. И еще… с недавних пор рыбак воспринимал реку, как живое существо, когда думал – знал, что река читает его мысли, и сам читал сверкающие строчки на воде, понимал её язык, слушал её и слышал. Клёва не было до полудня, а потом он вынул несколько карасей, и хотел было отправляться домой, но вдруг увидел рыбью голову, торчащую над водой.