– Он спас иконы. Спасал их – выносил из пожара. Вернулся за последней, и храм обрушился. Завтра я поеду с вами на место, и мы заберём тело. Я понимаю ваши чувства, но не торопитесь.
– Что я буду здесь делать? В деревне я хотя бы храм содержала в чистоте и молилась.
– Молиться можно везде. Это я вам не как священник говорю, а как простой человек. А дело я вам найду. Пойдёте на курсы медсестёр, выучитесь – будете работать в больнице.
– А вы?
– Что я?
– Вы не боитесь меня и моих детей?
– Соня… Мне некогда бояться. Я человек-машина, но всё же человек, и если вы хотя бы попытаетесь пожить рядом со мной, я буду вам благодарен. В моём доме пусто и холодно, а с вами и вашими детьми мне будет теплее. Не уживётесь со мной – всё равно вам другую жизнь начинать, к старому возврата нет.
– Почему вы один?
– Я люблю свою работу, вернее нет, я чернорабочий у неё. Я даже не спрашиваю себя, счастлив ли. Моя больница мне – дети, жена, машина, дача, хобби и увлечения, зверьё, марки, любимая музыка и отпуск. Вы представляете, как я живу? И какая женщина меня выдержит? Может быть, и вы сбежите от меня на третий день со своими детьми. Женщине нужен мужчина, а не его работа, но ни одна из них не смогла соперничать с медициной. Я хочу, чтобы вы это знали. Пойдёмте домой, прошу вас.
Второй раз за ночь они проделали путь от больницы до дома, но между этими двумя путешествиями лежала пропасть. Войдя в квартиру, оба отправились на кухню.
– Будете со мной кушать?
– Нет, спасибо, я уже поужинала, ответила Соня, и тут вдруг увидела лицо Валерия Петровича близко. Оно было грубоватое и изъеденное морщинами. Он выглядел старше своих лет. Он был очень уставшим. Очень. Его усталость копилась годами и не находила выхода. Валера не давал себе отдыха, он постоянно не высыпался. Казалось, что ещё немного – и он взорвётся усталостью на сотни мелких изношенных клочков, и никакая сила не соберёт его воедино.
– Вам надо отдохнуть, Валерий Петрович.
– Да… Скоро. Поухаживайте за мной, покидайте в тарелку какой-нибудь еды.
Пока Соня собирала на стол, догадываясь, где на чужой кухне лежат приборы, где в сушке висят тарелки, где хранится хлеб, Валерий открыл холодильник, достал водку, потянулся за стопками и сказал такую речь:
– Я видел много смертей, но нельзя сказать, что я привык к смерти. У меня умирали на операционном столе и после, умирали и те, кто ждал операции. Я богат смертями, а делал всё что мог, чтобы спасти. Иногда операция проходила, как отлаженный часовой механизм, а жизнь человека выскальзывала… И ни уловить её, ни удержать… Она не в нашей власти… Поэтому, Соня, не вините себя. Помянем вашего мужа.
Они встали и, не чокаясь, выпили. Потом он подождал, пока она соберёт и помоет посуду и сказал:
– Можно я вас попрошу сегодня спать рядом со мной? Не заниматься любовью, а спать, только и всего, я вас не трону.
– Хорошо, – ответила Соня.
Валерий Петрович присел на свою огромную кровать, быстро разделся и упал на подушку. Соня прилегла рядом, не раздеваясь, поверх одеяла и потрогала его руку. Она была ледяная. Валерий сразу заснул, и когда он заснул, рука постепенно начала теплеть. Соня не спала. Она смотрела на большую фигуру рядом с ней, и ей хотелось обнять, согреть и хоть чем-то облегчить ношу. Потом силы оставили её, она уснула и ей опять приснился Илларион, который летел в небо, увлекаемый фигурой Христа: «Благословляю! Благословляю!» – кричал Илларион, и криком его, и эхом от крика переполнялась земля и небо. Утром она была разбужена голосами девочек в прихожей. Пока она спала, Валерий уже успел созвать на утреннюю пятиминутку дежурных врачей, поднять и привести домой девочек – и уже бежал обратно – нужно было освободить время для поездки в Малаховку.
– Мама! Почему мы здесь? – спросили девочки.
– Это теперь ваш дом, – сказала Соня, и девочки не услышали в её голосе ни радости, ни печали, и это удивило их.
Блаженная Юлька собиралась в ателье и пела. «Вот интересно, – думала Юлька про птиц, – они такие маленькие, а поют так громко! Что, если и человеку дать такой же голос, как у птицы!» Это было даже страшно представить! «Хорошо, что всё так, как есть». Мать попросила блинов, и Юля стояла над десятым, любуясь узорами на тесте.
– Мам! А тебе хватит десять? Мне уже пора, я вечером допеку.
– Хватит, доча, беги. Я покушаю и гулять пойду.
– Ты же вернуться обещала, огородом заняться. Всё запущено, а я не успеваю.
– А, ничего. Пусть травка подрастёт, день придёт, и я её прополю.
– Это какого ты дня ждёшь-не дождёшься?
– Жду, когда ты тяжёлая станешь ребёночком, и тебе самой помощь будет нужна, а пока ты и так справляешься.