В магазин Юлька заходила с опаской – что скажет Вера, как смотреть на неё будет? Ведь она перед ней виновата – украла чужое счастье. Вон, у Верки лицо побледнело и тело осунулось. Но Вера, казалось, не замечала Юлю, и никого из покупателей не замечала. Она выслушивала заказы, выставляла продукты, но сама была где-то не здесь. Перемена произошла быстро, и никто из покупателей не досаждал вопросами, не мучил любопытством. Они сгружали купленное в пакеты и авоськи и расходились по домам, боясь, что чужое несчастье или болезнь прилипнет, если о нём или о ней спросить, и тем более, посочувствовать. Юлька подбирала слова, чтобы сказать, но тоже не могла ворваться в безмолвие Рукомойниковой. Иногда человека охватывает такая тишина, что всё остальное является шумом. Юля знала, что настанет день, и она пойдёт к Вере, и объяснится с ней, и примет всё что положено от обманутой и униженной женщины, но пока Вера никого не подпускала к себе, оставаясь в одиночестве. После работы Вера возвращалась домой одна, никто не провожал её, любовь куда-то улетучилась из легкомысленного Бедова. Она входила за калитку, открывала дом, прибиралась, шла к плите, готовила ужин, ела, и не дожидаясь прихода Аркадия, ложилась спать. Спать ей теперь хотелось всегда. На тумбочке рядом с кроватью она ставила стакан молока и накрывала его большим квадратом сахарного печенья. Аркадий приходил поздно, и когда переступал порог – встречался с тишиной. В доме также, как и в магазине что-то поменялось. Поменялся и взгляд Аркадия, он стал видеть, как серебряное облако сгущается вокруг Веры и распространяется по всему дому. Аркадий ходил по дому на цыпочках, тихо ел, тихо сидел за компьютером с чашкой чая, посматривая на свой прибранный уютный дом, на спину и затылок жены, которая спала, отвернувшись к стене. «Какая же она у меня красивая!», – думал Аркадий и на сердце у него теплело. Потом он забирался в кровать и обнимал Веру сзади, но она не отвечала на его ласки, и он затихал, не успев обидеться. Он уплывал в сон, а Вера вставала, ходила по дому, сидела на кухне и плакала, пила молоко с печеньем и ложилась спать. Аркадию снилась Юля. Он летел с ней через облака в небесную высь и ему было страшно от высоты, пустоты и бесконечности.
Отец Власий или Григорьев Валентин Денисович, ректор Александровской семинарии уже который день видел один и тот же сон: идёт литургия, и среди прихожан стоит ангел. Стоит, а потом подходит к Власию и выразительно смотрит на него.
– Чего тебе, ангел, – спрашивает Власий, – мне служить надо.
– Прости меня, отец, – отвечает ангел, – только во время службы могу явиться, в обычное время не могу. Я к тебе, отец, с просьбой от горнего мира. К тебе в семинарию человек придёт поступать. Имя его Гавриил. Возраст у него уже великий для семинариста, только вот к обучению и служению Бог его призывает, а раз бог призывает, возьми его. В Малаховской церкви священника сейчас нет, да и сама церковь сгорела. Пока будут её восстанавливать, ему должно обучиться. Не останавливай его в рвении, помоги, даже если чего знать не будет. Вот тебе рекомендация и благословение от отца Иллариона. Нет его в живых больше, и оттуда узрел он себе замену, и больше никто не сгодится, кроме Гавриила. В нём выстраданы законы краеугольные и на нём дух святой.
Берёт Власий в руки рекомендацию, а она прямо в руках белоснежным голубем становится, и держит Власий в руках голубя. Он тёплый, и чувствует в руках тяжесть, а потом взлетает голубь, удаляется прямо под купол храма и исчезает. Василий сел на кровати и стал обдумывать сон. Сон совпадал с его исследованиями, что только к пятидесяти годам человеческая душа готова к святости, и более того, любой человек тяготеющий к вере обязан стать святым, а уж о священниках и говорить нечего. И то, что мирянин стяжал святого духа и готов послужить Богу было неудивительно и только доказывало правильность его теории. Он доверял себе и первому впечатлению о человеке, но второе впечатление порой доказывало обратное, поэтому он дважды проводил собеседование с каждым абитуриентом, перед экзаменом и после. Он задавал мало вопросов, но требовал, чтобы спрашивал абитуриент и таким образом, выяснял хоть малую толику о человеке, сидящем напротив. И те спрашивали, и превращались в людей мучающихся, находящихся в пустоте и боли, или наоборот, озарённых надеждой о светлом будущем. Вторых он брал с опаской, но брал, зная, что всё перевернётся и надежда превратится в муку, дойдёт до дна, и тогда человеку ничего не останется, как безоглядно пойти к Богу. Отец Власий был трезв, и умиления в его взгляде на учеников не было, но было понимание того, кто такой человек, откуда он пришёл и куда уходит, и порой, он видел образ Божий там, где его вроде бы быть не должно. Ректор относился с недоверием к снам и понимал, что много из того, что он видит в снах окутано туманом его дневной жизни, но ангелов он ещё не видел ни во сне ни наяву. День его начался как всегда, с молитвы, которая, пока молился Власий, уходила куда-то глубоко вовнутрь и пребывала там, пока отец вёл дела, общался и неустанно трудился, не замечая того, что неустанно трудится, ибо служение нашло его, а не он нашёл служение. Не обошлось конечно без кляуз и анонимных писем, ибо только не дерзающий и не делающий обходится без завистников и обиженных, но Власий всё равно отклонялся от устава и делал множество исключений для воспитанников и преподавателей, ибо считал, что любовь и духовное воодушевление порой важнее жёстких правил. С другой стороны, ректор твёрдо знал, что, если Бог решит, что его пора менять, на его место придёт достойнейший, а он наконец поросится куда-нибудь на север, и уедет исполнять свой священнический долг под свободные сильные небеса. Он понимал, что положение любого руководителя зыбко, и как будто всё время тонул в болоте и его вынимали оттуда странные стечения обстоятельств. Так, спасая свою душу, жил ректор духовной семинарии в городе Александрове, делая своё непростое дело – воспитывая и врачуя души учащихся. Порой, врачевать было сложно без Божьей помощи, но даже и с великой милостью кто-то из се6минаристов оказывался слепым к свету и глухим к слову. Другой заботой ректора было воспитание второй половины белого священника – матушки, боевой подруги и опоры в многотрудном пути, который выбирали семинаристы. Власий видел людей насквозь. Он даже соединил несколько пар собственноручно в приказном порядке, и те жили в любви и согласии с доброй отеческой руки и ректорского благословления. Но не только свахой и наставником был Григорьев Валентин Денисович. Самым главным его трудом было изучения понятия «святость». В чём она заключалась? Как её можно было потрогать, пощупать, взвесить, если человек грешен во всём, в помыслах, в делах, в стремлениях своих, в привязанностях, в суете? И даже в молитве человек был не с Богом. А стяжание славы и власти, духовной или мирской? А желание всем угодить? А ложь во спасение? А зависть и прочая нечисть душевная? Что же творится в душе святого? Неужели отсутствие греха? Неужели только стремление к Нему? Власий не мог ответить на этот вопрос с точностью, но он был уверен, что к пятидесяти годам, своему золотому возрасту, человек должен исчерпать мутную воду молодых страстей и ошибок, получить наставление собственной жизнью и судьбоносными болезнями, потерями, и устремиться к Творцу, посвятив Ему всё в своей жизни, ибо другого пути у человеческого существа нет – либо к Нему, либо в погибель. Это и было его основным трудом-исследованием себя и других, и в этом он черпал вдохновение и силы, но загадка святости была не разгадана и Власий вопрошал. Всё время вопрошал. Думая об этом, ректор подошёл к дверям семинарии и увидел высокого худощавого мужчину. У него были тёмные волосы, в бороде попадалась проседь, на лице, загорелом и обветренном выделялись яркие и чистые глаза. Он был просто одет и держал в руках папку. «Монах», – подумал Власий, – «Откуда такое чудо?». Узнав, что мужчина ждёт именно его, он представился, а тот смутился и не мог начать, но потом осмелел и назвал своё имя. Имя было Гавриил и совпадало с указаниями в снах. Осталось проверить всё остальное. Батюшка пригласил Гавриила к себе в кабинет, посадил напротив и ожидал, пока тот начнёт. Гавриил держал долгую паузу, но потом всё же заговорил, и в речи его не было ничего лишнего. Он сказал, откуда он приехал, сказал, что лишился жены, потом, пил, а после – стоял на берегу реки рядом с храмом и стояние его было уже многолетним послушанием, что у него не осталось мирских желаний, что не знает, куда себя применить без способностей и умений, что никогда не верил снам, но во сне ему поменяли ноги, и они сами привели его к Власию. Что ехал из Малаховки в Александров и по дороге выучил утреннее, вечернее правило, несколько тропарей и два акафиста, что… Власий слушал его в пол уха. Он уже рассматривал папку с документами, и думал, каким образом обмануть образовательный стандарт, как сделать исключение, и что ему за это будет, но вариант собственного будущего на далёком севере, не смущал, а веселил и проветривал душу. «Ладно», – решил ректор, – «Доверюсь ангелу, возьму зрел