Водитель остановил машину, поднялся на этаж, нажал кнопку звонка.
Соня изменилась. Казалось, поменялся даже цвет её глаз, и из светло-серого он превратился в ярко-синий. Изменились жесты, осанка, движения, изменился её запах. Раньше она пахла первым снегом, а теперь чем-то горьким, похожим на полынь. Мужчина кивнул ей, как старой знакомой, вручил миро и сказал: «Это для Фёдора. Ты помнишь его, он спасал Иллариона, когда тот топиться вздумал. Его сейчас оперирует твой муж. Завтра пойдёшь в больницу, в реанимацию поднимешься, выльешь это на него. Если не сделаешь это, он не проснётся. Сейчас принесу чемоданы, там его личные вещи и деньги. Отдашь, если останется в живых они ему пригодятся, а если помрёт, пригодятся вам». Сони не было возле храма в ночь гибели Иллариона, но даже если бы она и была там, то всё равно не узнала бы в пожилом мужчине, стоявшем перед её дверью, светловолосого напомаженного моложавого щёголя.
После посиделок у Бедова прошла неделя, и эти дни Роза-Рыба провела на крыльце Зинаидиного дома. Вокруг кишела жизнь, ночь сменялась днём, день – ночью. Казалось, что Роза не замечает этих перемен, она наконец-то нашла себе занятие – она ждала. Ожидание поглотило её полностью, так, что Зинаида иногда покрикивала на Рыбу:
– Смотри, девка, окаменеешь. Кости срастутся у тебя, и не встанешь больше, и не нужна будешь твоему красавчику. Мужчинам женщины здоровые нужны, крепкие.
Роза ошалело смотрела на Зинаиду. Слова бабушки пугали её, но она не двигалась с места. Ей казалось, что, если она встанет и уйдёт, он, единственный, не найдёт её, и они разминутся навсегда.
– А если он не вернётся? Если что случилось по дороге, что, так и будешь сидеть?
– Так и буду сидеть.
– Вот беда, – бабушка закуривала очередную сигарету, на дым от которой Роза уже не реагировала. – Может попьёшь или поешь чего? Хлебца свежего тебе испечь?
– Не надо. Воды попью.
Зинаида приносила Рыбе воду, которую она жадно пила и тут же начинала плакать.
– Это ты чего делаешь, девка, всё выпитое тотчас выливаешь! – бабушка качала головой и шла по своим делам, ибо дел у неё было много, и её место занимала Светка, которая тоже курила, но и Светкин дым не волновал Рыбу.
На седьмой день, в среду, ранним солнечным утром, на просёлочной дороге показался чёрный мерседес.
– Слава Богу! – перекрестилась бабушка, – Дождались.
Сердце Рыбы забилось быстрей, она задышала чаще, на лице появился слабый румянец, она не встала – вскочила на ноги, будто не было недели сидения, бесконечных дней и ночей. Дверца машины открылась, Зинаида ахнула, а Рыба не изменилась в лице. К женщинам приближался преображённый таксист. Он был не брит, волосы поседели наполовину и потемнели, лицо, округлое и женственное, осунулось и огрубело, холёные руки потеряли утончённость и ухоженный вид, но глаза горели ярко и насмешливо. Он ослепительно улыбался женщинам:
– Простите за потерю фасада. Держать себя в форме сложно, – он обратился к Зинаиде, – Ну вот, бабушка, не поминайте лихом, здравствуйте и дальше, не знаю, может ещё и встретимся на этом свете.
– Неужто забираешь Розочку нашу?
– Забираю, если она этого захочет… А спросим ка у неё – А узнала ли ты, краса-девица во мне дужка-братца своего? А пойдёшь ли со мной краса-девица на край света, ко серебряной реке? А захочешь ли со мной, краса-девица век вековать? А простишь ли мне наперёд, краса-девица, все мои промахи, всю мою исподнюю нечистоту? А увидишь ли во мне то, без чего жить не сможешь? А повяжут нас по рукам и ногам, не закричишь ли, не предашь ли меня? А не возненавидишь ты меня, когда увидишь голого да босого? А не побежишь ли спасаться, когда заболею смертельно или душу потеряю? А не станешь ли гибели желать, когда с ума сойду? А не разлюбишь ли, когда узнаешь всё, что натворил я на этой земле, может не достоен я тебя, чистой да красивой, и всё это ложь.
И отвечала Рыба голосом густым и приятным:
– Узнала я в тебе отца, брата, сына и дом. И куда бы ты ни пошёл – там дом мой. И если ты возле серебряной реки остановишься, там же и я остановлюсь. И буду рядом, когда состаришься, когда покалечит тебя жизнь. И буду рядом, если отвернутся от тебя, и буду с тобой в нужде и сытости, счастье или беде.
– А раз так, краса-девица, прогуляемся мы с тобой ко серебряной реке, пройдёмся по сорочьему мосту, к Пастуху и Ткачихе наведаемся, нам с тобой здесь делать больше нечего. Бери мою руку. Я теперь твоя часть, а ты – моя. Долго же я ждал, когда же тропинки наши в бесконечной чаще лет встретятся.
Зинаида смотрела на странный обряд, который совершался на её глазах, и она уже не понимала, снится ли ей всё это, или происходит наяву. Таксист заключил в объятия Розу, потом взял её за руку, и они было собрались отправиться, но тут бабушка опомнилась, и закричала вдогонку: