— Рад за тебя, — Кадышев дружески похлопал меня по плечу. — Надеюсь…
Его слова прервал звонок. Увидев, что он поступил от Елены Васильевны, я улыбнулся Кадышеву:
— «Лед тронулся, господа присяжные заседатели…» — все так же с улыбкой произнес я, будучи абсолютно уверенным, что услышу от нее сообщение о положительном результате беседы с дочерью.
— Матвей… Борисович… — сквозь рыдания произнесла бедная женщина. — Она сделала это…
— Что это?! Говорите яснее, — прокричал я в трубку.
— Вены… Арина порезала вены… Она в реанимации…
Глава 26
— Идиот! — на мое восклицание Кадышев удивленно поднял брови.
— Не понял. Что происходит?
— Арина! Она вскрыла себе вены. Какой же я идиот. Это результат моего утверждения, что ей надо четко и конкретно все объяснить.
— Что «все»? Можешь говорить конкретнее.
Не ответив Кадышеву, я стремительно вышел из кабинета. Но тут же вспомнил о важной встрече. Пришлось вернуться.
— Справишься без меня?
Кадышев утвердительно кивнул.
— Держись там, — успел бросить мне вдогонку.
Легко сказать: «Держись». Чувствую себя последней сволочью. Это ведь все из-за меня. «Побеседуйте с ней, объясните»! Вот и объяснили. Не мог представить себе, что она пойдет на такое… Хоть бы все обошлось.
Набираю Елену Васильевну, чтобы уточнить адрес клиники. Она рыдает, с трудом диктует координаты. Мчусь на сумасшедшей скорости. И, конечно же, нарываюсь на блюстителя порядка. Правда, мужик попался нормальный, отнесся сочувственно. Только советовал поумерить пыл.
Елена Васильевна, вся в слезах, нервно ходила по коридору перед дверью в реанимацию.
— Что с Ариной? — выпалил я, поравнявшись с ней. И, чуть помедлив, добавил: А с ребенком?
Поймал себя на мысли, что последний вопрос меня особенно волнует.
— Пока ничего конкретного. Мне только сказали, что надо ждать. Господи, хоть бы все обошлось.
— Елена Васильевна, как это случилось?
— Разве непонятно? Я передала Арише наш разговор. Она молча ушла в свою комнату. Я даже подумала, что она смирилась. А потом… слышу из ванной стон. Заглянула, а там — Аришка. Сидит под ванной, рядом кровь…
— Дверь в ванную была не заперта?
— Нет. А что?
— Нет, ничего. Это я так.
Она гневно посмотрела на меня. Ее чувства можно было понять. Я — виновник всех ее бед и несчастий.
— Простите меня, Елена Васильевна. Я не предполагал, что такое может произойти. Думал, блажит Арина, пугает.
Дверь реанимации открылась. Мы бросились к доктору.
— Успокойтесь. Все обошлось, — обратился он к матери. — Вовремя вызвали Скорую. — Строго посмотрел на меня и добавил: — А Вы, молодой человек, будьте внимательнее к жене. Не случайно ведь беременная женщина вскрывает вены. Так можно потерять не только жену, но и ребенка.
— Значит, с ребенком все хорошо?! — я с непонятно откуда взявшейся радостью смотрю на него.
— Да. Только предупреждаю: больной противопоказано любое волнение. Она молода и излишне впечатлительна. Так что все зависит от Вашего чуткого отношения к жене. В обратном случае я не исключаю рецидива. Ну Вы понимаете. Тогда неотложка может не успеть…
Врач посмотрел на меня с такой выразительностью, что я внутренне съежился. Во взгляде Елены Васильевны прочел не просто осуждение, а фактический приговор.
Лихорадочно оценивая, что для меня означают эти взгляды, я почесал в затылке. Словно оттуда можно было наскрести ответ — что делать, мужик? Взвесив запас времени на ожидаемую от меня реакцию, пока только кивнул в знак понимания ситуации и,… наверное, согласия.
— Увидеть дочку можно? — словно издалека слышу вопрос Елены Васильевны.
— Сегодня не стоит. Пусть отдыхает. Завтра с утра — пожалуйста. — И мне: — А Вы уж постарайтесь порадовать жену. Положительные эмоции ей сейчас просто необходимы. Вы меня услышали?
Я опять кивнул. Боковым зрением успел заметить радость, промелькнувшую на лице Елены Васильевны.
У меня закралось сомнение. Может, сговорились с врачом? И никаких вен не было? А что? От Арины можно ожидать любой аферы. Мать, естественно, ее не выдаст.
Но тут же отбросил глупое предположение. Вряд ли. Это какие же деньги надо заплатить, чтобы… Да и шрамы, ну и всякое такое.
Я настолько не желал обременяться заботой о состоянии Арины, что выдумывал всякую хрень. Но ребенок? Что-то новое проснулось у меня к еще не родившемуся человечку. Моему? Какое имеет значение! Просто я не вправе решать, жить ему или погибнуть, даже не родившись.