Неужели, так вот просто можно бросить ребенка и укатить? Это какое же сердце должно быть у матери? Да и у отца!
От Арины можно было ожидать чего угодно. Но Матвей!
Господи, да в них обоих не осталось ничего человеческого!
Меня била нервная дрожь. Щеки пылали от возмущения. Я нервно шагала по комнате, пытаясь уложить в извилинах содержание письма. Получалось с трудом. Вернее, совсем не укладывалось в голове.
Взгляд остановился на одном из прилагаемых к письму документов. Это был отказ от ребенка… Пробежав глазами текст, я обратила внимание на то, что отказ был подписан только Ариной.
— Наверное, этого достаточно. Поэтому в согласии отца нет необходимости.
Мозг закипал. Бумага обжигала пальцы.
Ну почему таким жестоким людям Бог дает детей?!
А у тех, кто мечтает о счастье быть матерью, отнимает их…
В сердцах отшвырнув страшный документ, я нечаянно задела чашку. Она упала со стола и с грохотом разбилась. Малыш заворочался. Я поспешила к нему.
— Бедный мальчик, я рядом, — тихонько шептала я со слезами на глазах и поправляя плед. — Все будет хорошо. Мы выстоим. Я сделаю все, чтобы ты остался со мной. Надеюсь, Туманов поможет с оформлением документов.
Убедившись, что малыш крепко спит, пошла укладываться сама. Голова гудела. Нужен был отдых. Только зря я надеялась, что смогу быстро уснуть. Ворочаясь с боку на бок никак не могла понять, как можно было отказаться от своей кровиночки. Еще не отпускали мысли, как все обустроить с усыновлением.
Скорее бы утро… Антон все разрулит… У него это здорово получается…
Глава 48
Разруливать Туманов начал с порога.
— Ну что? Ты все еще мечтаешь заменить подкидышу родителей? — съязвил он.
Слух резануло обидное слово подкидыш.
— Антон, это мой племянник. Как ты можешь?!
— Я-то могу. А вот тебе пора понять, что эти двое опять облапошили тебя, подбросив тебе своего ребенка. Я же только называю вещи своими именами.
— Это Рома — вещь?! Я не узнаю тебя, Антон, — обиженно отвернулась к окну.
— Ну прости, погорячился. И все-таки ты должна вернуть ребенка родителям.
— Как ты себе это представляешь? Письмо дочитал? Уехали далеко и надолго. Скорее, навсегда. Поэтому необходимо решить все вопросы по усыновлению.
Последние слова практически отчеканиваю. Тем самым подчеркиваю, что не допускаю возможность других вариантов.
В ответ слышу возмущение:
— Ты в своем уме?!
Смотрю на Туманова широко распахнутыми глазами. Что с ним происходит? Он стал другим. Появились резкие нотки. И это странное неприятие ребенка. Неужели только потому, что это сын Матвея?
Ревность? Раньше не замечала за ним подобного.
Может, Антону не нравится, что я проявила решительность. Он ведь привык сам решать важные вопросы. Или… А вдруг он не любит детей?
Пытаюсь сгладить ситуацию. Поэтому говорю тихо, примирительно:
— Антон, не сердись. Давай поговорим, решим, что делать дальше.
В ответ молчание. Начинаю беспокоиться. Неужели он не станет мне помогать? Что ж, придется самой пройти всю процедуру. Вот только…
— Ладно, — Антон вроде бы что-то уже решил. Напряженно жду, что именно. — Ксения, выслушай меня внимательно.
Согласно киваю. Но беспокойство не покидает меня. Такое начало не обещает ничего хорошего.
— Даже отбросив чудовищность их поступка, ты должны взвесить все за и против. Усыновление ребенка — серьезная ответственность. И, как я тебе сказал еще вчера, слишком много препятствий придется преодолеть.
— Я не боюсь этого. Правда, если честно, очень надеюсь на твою помощь. Ты ведь поможешь мне? — Заглядываю ему в глаза в надежде, что он не откажет. Ведь никогда и ни в чем не отказывал.
Туманов отворачивается, отводит взгляд.
Все. Это отказ. Но почему. Хочу развернуть его и высказать все, что я сейчас о нем думаю. А мысли достаточно резкие. Я обвиняю его в том, что он сочувствует кошечкам и собачкам, лечит их, бездомных пристраивает в приют или старается отдать хорошим людям.
А здесь ребенок! Мой племянник, родная кровь. Получается, его тоже в приют?!
— Какой же ты… жестокий! — с горечью произношу вслух.
— Значит так, слушай меня внимательно. Если ты хочешь, чтоб я помог тебе, то придется делать все так, как я скажу. И первое, на чем я настаиваю: мы немедленно заявляем о ребенке в полицию.
Так вот в чем камень преткновения. Он хочет, чтобы все было по закону. Я неуверенно, но все-таки возражаю ему: