Но родители вступились:
— Два года осталось! Потерпим, поскрипим. Зато Николка должность получит. Может, в самом Красноярске работать станет, каким-нибудь директором или управляющим…
Николай был очень благодарен старикам за эту поддержку, понимание. Он и сам мечтал о будущем — светлом и радостном. Знал, что студенческая пора кончается, после нее начнется самостоятельная работа.
«Где? Куда его распределят?»
Он мечтал строить высотные дома. Целые улицы, города. Там, в этих домах, будут жить люди. Высотки. Так называли тогда в Красноярске девяти- и двенадцатиэтажные дома. В одном из
них можно было бы разместить всю Сероглазку…
— Николка! А чем те дома лучше наших?
— В них в каждой квартире свет, вода, газ, туалет и ванная, телефон. А в каждом подъезде — лифт, грузовой и пассажирский. Мусоропроводы! — рассказывал восторженно.
— Скучно так жить! У нас лучше! Пришел в баню вместе с бабой! Веничком березовым как нахлещемся. Всю хворь и дурь вышибешь сразу из нее и себя! А вода! У нас она ключевая, студеная. Аж зубы ломит, когда пьешь. В кранах такой не сыщешь! А и печку лучше дровами топить — березовыми. От них дух легкий. И от еды — за уши не оторвать. Потому не на газе — на дровах сготовлена!
— А хочь и по нужде, выскочил за сарай и делай свое — на воздухе. В избе — никакой вони нет! А то, что придумали — отхожку в квартире! Срам!
— А лифты эти! Мусоропроводы! Иль телефоны! Ну, к чему они нам? Коль мне кто-то нужен, в мять минут доскачу. И поговорю в лицо.
— Зато по телефону обматерить можно.
— Дурное дело не хитрое. Не-ет, Николай. У нас лучше. Вертайся в обрат. На что тебе город? Живи проще. Без хитромудростей, — звали сероглазцы, не одобряя Колькин выбор.
Николай к ним не прислушался. Счел, что по отсталости и неграмотности своей советуют люди вернуться в кондовое. Не хотят признавать перемен, не приемлют нового. И осенью уехал в город.
Вскоре он впрямь перешел на квартиру к старушке и жил бок о бок с Арпик.
Поначалу они общались, как земляки. Потом девушка стала готовить, стирать для Николая, убирать в его комнате.
Он воспринимал это по-своему, просто и бесхитростно. Он не строил никаких планов в отношении Арпик и лишь с получки покупал к чаю конфеты и печенье. Но… Девушка оказалась терпеливой. И ждала, когда парень обратит на нее внимание всерьез. Она давно отметила, что непьющий, серьезный парень может стать хорошим мужем. И понемногу приучала его к себе.
Она знала его с самого детства, ведь была одногодкой и соседкой по дому — в Сероглазке. Ей, как никому, была знакома жизнь семьи Николая. Знала, ни с кем из поселковых девчат не встречался парень. А уж в Красноярске и подавно. Не до того было. Да и ей, попробуй найди равного! Красивый, рослый, руки умелые. Недаром мужики Сероглазки просили его вернуться в бригаду. На него все поселковые девчата оглядывались. Вздыхали, ждали на посиделки. А он не приходил. Ни на одну не загляделся. Никакую не взял за руку, не уводил на потайные таежные тропы — в глухомань, ни одной не дарил ярких цветов леса. Не вздыхал вслед. Со всеми был одинаково приветлив.
— Вот кому-то счастье достанется! — говорили девки, глядя вслед Николаю. Арпик тоже так думала. Но молчала. Она знала, как проигрывает она в сравненье с другими. Ведь не зря до двадцати лет, никто и не подумал посватать ее. И хотя поступила мединститут, проучилась уже три года, весу ей не прибавило.
Низкорослая, темнокожая, с черными, как смоль, глазами и волосами, худая, она отпугивала парней даже от девчат, стоявших рядом.
Нет, никто не обзывал и не обижал девчонку. Разве виновата она в том, что уродилась в свою бабку — уроженку Ленинакана. Та, как говорили, была не только отталкивающей внешне, но и горло имела, какому позавидовала бы любая базарная баба. Недаром вспоминали Мануш не иначе как через смех:
— Знаешь, если она поливала «мусоров» в Сероглазке, то каждое ее слово слышали лягавые п Красноярске! Во орала! Даже медведи в тайге, на что зверье дремучее, а и те доперли, что менты — гады! И все от Мануш. Она убедила всех! А уж начнет крыть мужика, вороны усирались со стыда! На что пакостная, падальная птица, и та дину давалась, как человечий мужик терпит такие поношенья?..
Арпик была тихоня. Ее голоса в Сероглазке не слышал никто. Она хорошо вязала, шила, прекрасно готовила. В ее комнатке всегда царил идеальный порядок и чистота. Девушка знала, что главное для женщины — не внешность, вянущая с годами, а хорошая подготовка к семейной жизни. И это она освоила в совершенстве.
Арпик действовала ненавязчиво. Не сновала на глазах. Никогда не появлялась непричесанной или неряшливо одетой.
Как и Николай, вечерами она подрабатывала медсестрой. Делала уколы, иногда обслуживала вызовы на «скорой помощи». Она не знала даже выходных. Ей некогда было ходить в кино, на танцы. У нее не было друзей и подруг. Все свободное время — шила или вязала. И Николай поневоле удивлялся, заметив случайно, как умеет эта невзрачная девчушка из копеечного ситца сшить себе чудесные платья, кофты, юбки. Однажды похвалил.
Арпик зарделась. А через неделю подарила Николаю свитер-самовязку.
Всякое видывал парень. В Сероглазке вязать умели с малолетства. Но не так… Он не видел ничего подобного. Такую красоту только на стену вешать, как произведение искусства. Надевать и носить казалось кощунственным.
А Арпик смеялась:
— Примеряй и носи на здоровье! Этот порвется, новый свяжу.
Через пару дней угостила толмой.
— Вкусно! Да ты отменная хозяйка! Любую за пояс заткнешь…
Арпик ничего не ответила. Но теперь каждый день угощала Николая чаем или кофе с гатой, тортом, печеньем своей выпечки.
И Николай, приглядевшись к девушке, стал привыкать к ней. Оценив не только ее уменье, трудолюбие, а и заботу, внимание к себе, какое не получал и в своей семье.
Оно и понятно. В семье Николая было семеро детей. Младшим тоже нужна забота матери. Арпик одарила за все. Она умела предугадать, чувствовала любую прихоть. Она была тактичной и умной. С нею интересно было говорить на любую тему и даже помолчать…
Вскоре Николай почувствовал, что ему и на лекциях, и на работе не хватает Арпик.
…Кто сказал, что девушки бывают некрасивыми, тот ошибся до конца жизни. Они случаются глупыми, неумехами, лентяйками. Но… Если она умеет все, такая девушка не бывает некрасивой. Она по-особому хороша и светится изнутри тихим, ровным светом покоя и радости. Как звезда судьбы над головой. У нее никогда не бывает недостатков. Одни достоинства… Они украшают любую, какую полюбят не за внешность и приданое. За красу без корысти, нестареющую и непроходящую, какую нельзя отнять или приобрести…
— Арпик! Солнышко мое черноглазое! Как хорошо, что ты есть на земле и встретилась на моем пути. Будь моей женой! — сделал ей предложение, закончив четвертый курс. И дрожал от робости и страха: а вдруг откажет?
Но она согласилась. И тогда они решили объявить родителям о своем намерении.
В Сероглазку они приехали на каникулы. Условились встретиться, как только поговорят с семьями.
Николай вздумал не откладывать свое. И, едва переведя дух с дороги, сев к столу, сказал, обращаясь к отцу и матери:
— Хочу вас обрадовать! Решил я жениться! Девушку эту знаете. Наша соседка Арпик! Пригляделся я к ней. Хозяйка хорошая, человек душенный. Предложенье ей сделал. Она согласна. Слово за вами.
Отец от удивленья рот открыл. Долго подбирал приличные слова. Но они никак не вспоминались. Словно заклинило память. Еле продохнув ком удивленья и неожиданности, сказал, побагровев:
— Дубина, твою мать! Это все равно, что горелую корягу в дом затащить! Ополоумел, кобель паршивый! Видать, весь город насквозь прошел с расстегнутыми портками, она — последней оста