— Зачем шумишь, отец? Охолонь! Сердцу не прикажешь, кого любить! — урезонивала мать.
— Его сердце промеж ног мотается! На ком споткнулось, там и сковырнулось! Тож мне — жена! От нее корова из сарая в лес сбегит. Куры передохнут от ужастев. Ты что? Горбатый иль сто раз женатый, зачем на ней вздумал? Всем людям на смех! — негодовал отец.
— А мне с людьми не жить. И никакая другая не нужна! Либо Арпик, либо никто! Мне рожа не нужна!
— Ну да! Ты ей натянешь рогожу на рожу! А
детям? Тоже?
— Мои дети! Какие будут, таких любить стану! Не благословите, поженимся сами! — встал из-за стола.
— Ты что? Уже обрюхатил ее?
— Да! Она в положении от меня! — соврал Николай, отнимая у отца все шансы. Он знал, как отнесутся в Сероглазке к тому, что старик не позволил сыну жениться на обесчещенной девушке, какая скоро станет матерью.
— Тогда об чем спор? Коль хреном думаешь вперед головы и родительского совета — женись, коль опозорил девку!
«А и ладно! Это ништяк, что на рожу негожа! Зато грамотная! Доктором станет!» — утешил самого себя.
И, выйдя на крыльцо дома, смотрел на соседские окна, соображая, когда и как идти сватать Арпик.
В ее семье эту новость восприняли совсем иначе. Радостно. Не поверив поначалу, что так повезло их девушке.
— Он уже сделал предложение тебе?
— Да, и даже если его старики начнут противиться, Николай от своего слова не отступит. Надежный парень. Кремень. Свой.
— Ну как же тебе это удалось? — удивлялись мать и вся родня.
— Я же говорила, в одном доме жили, на квартире. Сначала он меня вообще не замечал. А потом понемногу привык. И теперь никаких других! Только меня любит! — хвалилась Ар пик.
— Счастливая! — вздыхала незамужняя старшая сестра.
— Повезло! — улыбалась мать.
А через неделю решили родители Николая сватать Арпик.
Девушка никак не могла понять, почему Колькин отец пристально смотрит на ее живот и как-то хитро улыбается.
Лишь через месяц после свадьбы рассказал ей Николай правду. Осторожно, чтобы не обидеть жену, сказал. Мол, лишь хотел поторопить стариков со сватовством и свадьбой.
Казалось, мало что изменилось в жизни. Вместо двух комнат занимали теперь одну, все в том же доме.
Работали и учились. Николай защитил диплом, а через месяц Арпик родила сына. Николая распределили в Красноярске, узнав, что он не только женат, а и ожидает прибавления в семье. Пошли навстречу и на работе, поставив его первым в списке очередников на получение квартиры. И через полгода, вместе с сыном, женой и тещей, решившей помочь дочке с ребенком, чтобы сумела Арпик закончить институт, переехал он в двухкомнатную квартиру в новом доме — со все ми удобствами.
Николай почувствовал себя самым счастливым человеком на земле.
Он работал прорабом на стройке. Под его началом возводился многоэтажный дом. Все в жизни шло как нельзя лучше — безоблачно и тихо. Арпик, защитив диплом, работала терапевтом в поликлинике, вела приемы больных. Дома управлялась теща. Она решила побыть с внуком до трех лет. А уж там, когда малыш окрепнет, его можно будет отвести в детский сад, а ей вернуться в деревню.
Прошли два года… И вот однажды, когда Николай собрался в управление с отчетом о проделанном объеме работ за месяц, услышал за будкой крики, громкие голоса, его искали:
— Рабочий погиб! Сорвался с лесов…
Николай позвонил в управление. Оттуда приехала комиссия. Проверили. Нашли нарушение правил техники безопасности. Обвинили в случившемся троих — начальника участка, инженера по технике безопасности и Николая.
Отстранение от должности оказалось не самым страшным. Предстоял суд. Все ссылки адвокатов на молодость и малый опыт не помогли. Суд хорошо изучил причину гибели человека. На объекте не было страховочных привязных ремней, предусмотренных для монтажных работ.
— Молодость — не оправдание для беспечной халатности! — услышал Николай. И приговор суда — три года заключения в зоне общего режима…
Двум другим дали вдвое больше.
Арпик сидела в зале суда как оглушеная. Она не знала, верить ли в случившееся? Убедилась, когда Николая увезли в ЗАКе под охраной.
Николай рассчитывал на оправдание в суде, в худшем случае — на условное осуждение, так убеждал его адвокат. Реальность оказалась хуже.
В бараке зоны, расположившейся неподалеку от Красноярска, отбывали наказание такие же, как Николай, бедолаги. Самый большой срок имел бугор барака — Егор. Пять лет ему дал суд. За систематическое истязание тещи.
— Ништяк, Колька! Через год на волю выскочишь! Но мой тебе совет, уезжай из города в свою деревню, если не хочешь больше загреметь под запретку.
— Это почему? У меня в городе квартира. Жена-врач. Сын! Ну, пусть не прорабом, бригадиром устроюсь. Или нормировщиком. Зря, что ль, в институте учился? — не соглашался Николай.
— Дурак ты! Думаешь, тебя засадили за погибшего? Хрен там! О нем уже давно память просрали. Тебя за то, что из ссыльных! Убрали и все. Судьи прежде всего биографию смотрят. Кто в их лапы попал? Ну, скажи, если это первый раз, без умысла, почему не условно дали, а враз за решетку? Вот и я говорю, гляди в корень, в свое прошлое, в нем зло! — рассуждал бугор. — Вот я, за что влип? Думаешь, за тещу? Да кому сдалась эта старая лоханка? Да и вломил я ей пару раз за дело! Чтоб не лезла в наши дела с бабой. Не травила б на меня родню, не обзывала бы при детях козлом и свиньей! Ведь вламывал один! Всех содержал! Так ей захотелось, чтоб я сто грамм на зуб не брал! Ну я ей вмазал под жопу коленом. Она у меня с зала как налетела, так на лестничной площадке приземлилась. Зубами две двери открыла. А задницей дверь чуть не вышибла. У ней срака стала черней кирзовых сапог. Она ее всем лягавым показывала. Она и в суде заголялась. Думала, приманит, как на наживку, какого-нибудь хмыря! Но кто глянет на парую пердунью? И меня посадили не за нее, а за , что лягавых, какие пришли меня брать, вышиб из двери и спустил без лифта с девятого на первый этаж! Не мог сдержаться! Зло взяло! По ее звонку возникли! Я им ее в кобуру запихнуть хотел. Вместо бутылки. Она у них всех алкашей насмерть уложила б! Так не взяли! — сожалел Егор под общий хохот мужиков барака.
— Не горюй, Никола! Здесь ты новую специальность освоишь — мебельщика! С нею не пропадешь. Кусок хлеба везде обеспечен, хоть в городе, хоть у себя в деревне! — говорили мужики.
Николай уже на следующий день вышел на работу. Его не поставили сразу к станкам, он работал в подсобном цехе, стругал, шлифовал, зачищал — доски и фанеру. Прокрашивал лаком.
— Шевелись, Колька! Тут не надо институтов! Здесь руки и сноровка — главное!
К концу дня от запахов клея, лака мутило. Но человек держался, молчал.
— С месячишко в подсобных побудешь. А там на оббивку пойдешь, потом и на сборку. Сразу все не бывает, — говорили мужики.
В этой зоне отбывали наказание и другие. Воры… Среди них тоже были всякие. Но они жили в своем бараке. Заготавливали в тайге лес для мебельного и столярного цехов. Они раньше всех уезжали в тайгу на работу. Позднее других возвращались. Они выматывались так, что едва поужинав, шли в свой барак и, повалившись на шконки, спали до утра, даже не повернувшись на другой бок.
Николай имел с детства закалку. А потому работа в цехе не валила его. Он после ужина спокойно общался с мужиками. Узнавал поневоле, кто есть кто?
Он ни с кем не пытался сдружиться или враждовать. Держался со всеми ровно, одинаково.
Это уберегло его от многих неприятностей.
Случилось как-то непредвиденное. Влетели в барак охранники, стали «шмонать» шконки и тумбочки. Искали чай. Всех мужиков наизнанку готовы были вывернуть. Поставили на дыбы и шконку Николая, самого, как и других, чуть не догола раздели. Зэки возмущались. Николай молчал. Хотя на душе все кипело.