– Спаси нас, Господи, и помилуй! Нет. Я же на кухне спал, так что только громкий храп и слышал. Но поварихи в один голос утверждают, что папе пора бы отправить сюда одного из своих епископов, чтобы он провел тут расследование и весь монастырь заново освятил. Они уверены, что тут сам Сатана бродит. И только папа римский может нужного человека прислать и все выяснить.
– Он уже его прислал! И ты прекрасно знаешь, что это мне приказано провести здесь расследование! – рассердился Лука. – И я его проведу! Я выясню, что тут происходит, и предам виновных в руки правосудия.
– Ну конечно, я и не сомневаюсь, что ты это сделаешь! – подбодрил его Фрейзе. – А молодость твоя тут совершенно никакого значения не имеет!
– Вот именно! Это никакогозначения не имеет! Имеет значение только то, что вести расследование поручено мне.
– Тогда, пожалуй, лучше начни прямо со здешней аббатисы. Она, кстати, совсем недавно тут появилась.
– Почему именно с нее?
– Потому что все и началось сразу после ее прибытия.
– Вот еще, не стану я всякие кухонные сплетни слушать! – высокомерно заявил Лука. Он вытер лицо и руки и швырнул полотенце Фрейзе. – Я сам проведу настоящее расследование – с вызовом свидетелей, с клятвой на Библии. Да, прежде чем давать свидетельские показания, все они будут клясться на Библии. Ибо я прислан сюда самим папой римским, и пусть каждый здесь помнит об этом. И особенно те, кому полагается мне помогать и прислуживать, а также всемерно поддерживать мою репутацию.
– Господи, да разве ж я ее не поддерживаю! Разве ж я не знаю, что ты назначен самим папой! И ты, разумеется, проведешь настоящее расследование! Ты – мой господин, и я никогда об этом не забываю. Но для меня ты все еще мой маленький господин. – Фрейзе встряхнул льняную рубаху Луки и подал ему рясу послушника, которую Лука всегда подпоясывал довольно туго и старался подтянуть повыше, чтобы не мешала при ходьбе, поскольку походка у него была мальчишески размашистая. Затем Лука опоясался коротким мечом, прикрыв его сверху рясой – ему не хотелось, чтобы меч был всем заметен.
– Вечно ты разговариваешь со мной, как с ребенком! – раздраженно заметил он. – А ведь ты не так уж намного меня старше!
– Это все от любви, – честно признался Фрейзе. – Это я так любовь свою показываю. И уважение. Для меня ты всегда будешь тем тощеньким маленьким послушником, страшно похожим на воробушка.
– А ты всегда был похож на здоровенного гуся, жалкий поваренок, – с улыбкой поддразнил его Лука.
– Кинжал не забыл? – заботливо осведомился Фрейзе.
Лука похлопал по голенищу сапога, где, как всегда, был спрятан кинжал в ножнах.
– Между прочим, тут все утверждают, что новая аббатиса никакой склонности к монашеству не имела и воспитывали ее совсем для другой жизни, – сообщил Фрейзе, вновь несколько осмелев, хотя Лука только что запретил ему передавать кухонные сплетни. – Вроде как по завещанию отца ее сюда отправили. Можно сказать, насильно. И теперь, когда она принесла святые обеты, ей уже никогда отсюда не выйти. Вот какое наследство отец ей оставил! А все остальное ее брату досталось. Да ведь это все равно что заживо в стену замуровать! И, говорят, с тех самых пор, как она здесь появилась, у монахинь и начались всякие видения, они даже кричат во сне. Полдеревни считает, что с новой аббатисой сюда сам Сатана проник. А все потому, что сама-то она совсем в монастырь и не хотела.
– А что в деревне говорят о ее брате? Он-то каков? – спросил Лука, не выдержав искушения и все же внимательно слушая эти сплетни, несмотря на прежнее свое решение.
– Ничего особенного, только хорошее. Добрый и рачительный хозяин, хорошо своими землями управляет, очень щедр по отношению к аббатству. Аббатство-то еще его дед построил и на две части разделил – с одной стороны женский монастырь, а с другой мужской. Монахини и монахи вместе служат мессы в соборе. А его отец, можно сказать, полностью оба монастыря содержал и передал женскому в вечное владение лес и верхние пастбища, а мужскому выделил несколько ферм и возделанных полей. Так что монастыри существуют совершенно независимо друг от друга, но вместе трудятся во славу Господа нашего и помогают бедным. И новый хозяин этих земель в свою очередь поддерживает аббатство. Отец-то его был крестоносцем, славился своей храбростью и всей душой верил в Господа. А новый дон Лукретили вроде бы потише, живет у себя в замке, любит мир и покой. Говорят, он очень заинтересовался этим расследованием, но хочет, чтобы все прошло тихо, чтобы ты все выяснил, вынес справедливое решение, сообщил, кто во всем виноват, и вывел на чистую воду всех нечистых, и тогда все здесь вернется на круги своя.
Над головой у них колокол прозвонил хвалитны, созывая монахинь на первую утреннюю мессу.
– Идем, – сказал Лука и первым двинулся в сторону монашеских келий и прекрасного собора.
Музыку они услышали, еще идя через двор, освещенный горящими факелами, которые несли в руках следующие вереницей монахини, одетые в белое и поющие на ходу, точно хор ангелов. Белые женские фигуры, скользящие по двору в жемчужном утреннем свете, были так прекрасны, что Лука даже немного попятился, да и Фрейзе примолк, слушая эти дивные, безупречно чистые голоса, взмывающие в рассветные небеса. Затем их нагнал брат Пьетро, и они втроем последовали за хором монахинь и заняли места сзади, в алькове. Две сотни монахинь в белых апостольниках заполнили места для хора по обе стороны отгороженного ширмой алтаря и выстроились рядами лицом к нему.
Мессу служили, точнее, пели несколько голосов: ровный баритон священника у алтаря звучно выпевал латинские слова молитвы, и ему вторили нежные сопрано женщин. Лука смотрел на высокий купол собора, на прекрасные каменные колонны с резными изображениями цветов и фруктов, на сводчатый потолок, где серебряной краской изображены были луна и звезды, и все это время, слушая вторящие священнику чистые голоса монахинь, пытался понять: что же могло так мучить этих святых женщин по ночам и где они берут силы, чтобы после этого, каждое утро вставая на рассвете, так дивно петь, обращая к Богу слова своих молитв?
Под конец службы трое гостей остались сидеть на каменной скамье у задней стены церкви, а монахини гуськом проходили мимо, скромно потупившись. Лука внимательно вглядывался в их лица, пытаясь отыскать ту молодую женщину, которую прошлой ночью видел в таком отчаянии, но все эти бледные лица, скрытые белыми покрывалами, казались ему чрезвычайно похожими друг на друга. Он попытался рассмотреть ладони монахинь, надеясь увидеть кровавые следы от распятия, но руки у всех женщин были крепко стиснуты и спрятаны в длинные рукава. Когда монахини, тихо шурша своими сандалиями по каменному полу, вереницей вытекли из дверей храма, за ними последовал священник, который тут же остановился возле молодых людей и доброжелательно сообщил им:
– Я вместе с вами позавтракаю, прервав свой пост, но затем вынужден буду вернуться на свою половину аббатства.
– Так вы не постоянно отправляете здесь службу? – спросил Лука, сперва пожав священнику руку, а затем опускаясь на колени, чтобы получить его благословение.
– Наш монастырь находится во второй половине этого огромного здания, – пояснил священник. – Первый владелец замка Лукретили решил основать сразу два религиозных дома: один для мужчин и один для женщин. Мы, священники, каждый день приходим сюда служить мессу. Но, увы, женский монастырь принадлежит ордену монахов-августинцев. А наш – ордену доминиканцев. – Он наклонился к Луке. – Как вы понимаете, да и на мой взгляд, для всех было бы куда лучше, если бы и женский монастырь оказался в лоне доминиканского ордена. Тогда за монахинями присматривали бы члены нашего братства, и здесь царили бы та же дисциплина и порядок, что и в нашем монастыре [6]. А в ордене августинцев порядки таковы, что этим женщинам, по сути дела, позволено делать все, что они хотят. И вот пожалуйста, сами видите, что здесь происходит.
– Но они же соблюдают все требования и присутствуют на всех службах, – запротестовал Лука. – Они же не слоняются по двору без присмотра.
6
Оба ордена – так называемые нищенствующие ордена, однако августинцы всегда исповедовали большую свободу, чем доминиканцы, в ордене которых, основанном в 1215 году монахом Домиником, царила строжайшая дисциплина, и уже в 1232 году папство передало в ведение доминиканцев инквизицию, что значительно повысило их престиж и влияние в обществе.