И ведь он рос. Рос и умнел.
Все мысли братьев и сестры были заняты Заврей. И они не заметили, как над ними сгустились тучи.
Должны были бы, конечно, понимать, что, если уж начали плохо учиться, к ним станут приглядываться, мама начнет расспрашивать в школе и у знакомых, не замечают ли они у ее детей каких-нибудь нездоровых наклонностей. Так и получилось. И тут раскрылось то, о чем они уже совершенно забыли.
— Лиля, где твои ручки? — спросила однажды вечером мама.
— Вот,— протянула вперед руки Лиля.
Но мама даже не улыбнулась.
— Ты собираешься поступать в торговое училище или открывать капиталистическое предприятие? — Голос у мамы дрожал. — Неужели, — продолжала мама, — ты совершенно не ценишь наших подарков?
Лиля не выдержала:
— Как же не ценю? Я продавала по самым высоким ценам!
— Разве дело только в деньгах? Я думала, ты умная девочка. Ведь эти ручки... мы выбирали, ловили, привозили откуда только могли. Я всегда знала, что ты фантазерка. Но я думала, ты добрая, отзывчивая девочка. Неужели тебе этот спектакль дороже нашего уважения и нашей любви?
Лиля молчала, опустив голову, и мама удивилась, какое упрямое, не соглашающееся лицо было у дочери.
— Мама, не сердись на нее, мы после тебе все объясним, — попробовал заступиться за Лилю Глеб.
— А я не только на нее сержусь,— сказала мама, глядя холодными глазами и на Глеба.— Это ведь ты, кажется, говорил, что потерял деньги на кремы. А между тем вы завалили тюбиками из-под кремов весь мусорный ящик, не так ли? Как ты это объяснишь?
— 
Я не могу объяснить, — пробормотал Глеб.
— А я считала, ты все на свете можешь объяснить,— сказала с печальной иронией мама.— Но ведь и в самом деле, всего труднее объяснить вранье, особенно маме, которая, если бы вы ее попросили, сама дала бы деньги на кремы или что там вам нужно...
— Мамочка, — начал было Вова.
Но мама и на него взглянула так, словно не узнавала его:
— А ты, оказывается, попрошайничаешь, милостыню просишь, «ради бога». И даже в милиции успел побывать, как постыдный попрошайка. Господи, что же с вами творится, дети! Ведь раньше, глядя на вас, мои знакомые говорили: «Вот что значит большая, дружная семья!» А теперь говорят: «Нет уж, с теперешними детьми дай бог одного-двух воспитать!»
— Нас осуждают, а сами говорят «дай бог», — пробормотал обиженный Вова.
— Я... я тоже просил милостыню, но я не скажу зачем, — выпалил Ивасик.
— Дожила, — молвила мама и пошла к дверям. Но от порога обернулась и крикнула с возмущенными слезами: — Они еще и свистят маме вслед! Гадкие дети! Как только не стыдно! Прекратите сейчас же! В доме не свистят даже такие дети, как вы!
Но свистели-то не они. Свистел из-под дивана Завря.
СПИРАНТО
Завря рос, и громче становился его голос. Впрочем, не голос — голоса у него как раз не было. Завря шипел, свистел и скрипел. И, чтобы скрыть его присутствие в доме, теперь постоянно шипели, свистели и скрипели Глеб, Ивасик, Вова и Лиля.
— Что за ужас! — сказала мама.— Папа, что с ними творится? То они побираются, то лгут, то торгуют, а теперь еще и шипят, как змеи. Я этого не вынесу!
«Пусть развиваются»,— хотел сказать папа, но опомнился и обратился к детям:
— Объясните мне, что все это значит!
— Мы записались в кружок, как его... этого... аспиранто, — сказал, запинаясь, Глеб.
— Во-первых, «эсперанто», а не «аспиранто», — сказал, осуждающе качая головой, папа. — Тебе-то, как будущему ученому, следовало бы знать. «Эсперанто» — международный язык. Что касается «аспиранто»... А ну-ка возьми, дорогой, энциклопедический словарь и посмотри оба слова.
И, сделав знак братьям и сестре, чтобы они шумели, заглушая Заврю, Глеб поплелся к полке, на которой стоял энциклопедический словарь.
— «Эсперанто, — бубнил он, — искусственный... язык... на
лексике... спирант... фрикативный согласный звук. — И вдруг закричал: — Так вот же, этим мы и занимаемся! Щелевые согласные: «С»!, «3»! «Ф»! «X»! Эсперанто — это уже старо, папочка. А вот спиранто — это такой язык, такой язык! Но я тебе о нем после следующего занятия расскажу!
Конечно, в последующие дни Глеб вел себя, как начальник. Лиля, Ивасик и Вова шипели, свистели, хрипели, фырчали, кормили Заврю, скрывали его, а Глеб сидел себе, обложившись книжками о разных языках. Но ведь ему и в самом деле нужно было рассказать папе о том языке, который они вместе с Заврей только что придумали. И младшие терпели — а что еще оставалось им делать!
Зато ровно через неделю Глеб «выдал». Он прочел папе, самому папе, целую лекцию о языках. Не о каких-нибудь там английском, французском или хотя бы даже японском — это, заявил Глеб, обыкновенные голосовые языки. Глеб рассказал о таких языках, про которые, наверное, и папа никогда не слышал. Например, про язык шепота — маленькие черные люди на нем говорят, и еще племя с острова, где выращивают знаменитый чай.