— Когда в доме погаснет электричество,— сказал благожелательно Ивасик,— я вам свою молнию дам, и мы сделаем электричество.
Папа опешил, а мама сказала любовно:
— Ивасик, ты такой фантазер!
Вова ревниво вскричал:
— Я же повесил на себе все сумки, мне тяжело, что ли вы не понимаете!
В этот момент Глеб остановился и вытаращился.
— Ты что, бррат? — спросил Вова.
Но Глеб только махнул ему рукой: мол, иди-иди. Сам же пошел совсем медленно, чтобы отстать от своего громкого семейства. Потому что он только что вспомнил, как этой ночью при зеленом свете, вдруг озарившем весь мир, увидел в небе продолговатую штуку, ну как толстая авторучка, наверное. В наступившей после зеленого света тьме он еще пытался различить эту штуку, но, разбуженный громом, закричал неожиданно папа: «А ну, марш в кровати!» Сестра и братья дружно побежали, но Глеб остался на окне, пытаясь не то расслышать что-то за шумом дождя и рокотом моря, не то разглядеть в кромешной мгле. Было, однако, все так же темно, все так же плескали волны и хлюпал дождь. Глеб уже собрался уйти вслед за младшими, как внезапно буквально из середины тьмы протянулся вниз изогнутый, как сабля, луч, уперся в заблестевшую поверхность моря и вдруг пронзил, высветил морской мрак далеко в глубь, и море в луче стало голубым, точно днем. Не успел Глеб и глазом моргнуть, как луч поднялся из глубины, надломился, подрожал надломленным концом и исчез. Да, уж этот-то луч никто, кроме него, видеть не мог. Братья и сестра были уже в кроватях, громко шептали ему: «Глеб, иди, упадешь!», «Я скажу маме, что ты сидишь на окне», «Брат, у тебя совести нет». И он уже решил слезть с подоконника, как раздался слабый звук и расплывчатое пятнышко задрожало и погасло в небе. Глеб еще посидел, но больше уже окончательно ничего не было.
Странно, когда он лег ночью, он только и думал что о продолговатой штуке и удивительном луче. А потом, как выражается мама, «заспал» — совсем забыл все это и вот только сейчас, на полпути к бухте, вспомнил. По всем правилам науки Глеб обязан был опросить других, хотя бы легкомысленных, суетливых и нетерпеливых свидетелей, что они всё же видели и в какой последовательности. Лиля ведь говорила «глаз» — так, может, этот «глаз* и то, что видел он, одно и то же? Но Глебу почему-то не хотелось расспрашивать ни Лилю, ни братьев. Он только поинтересовался, догнав папу, бывает ли ломаный луч. И папа тут же ответил с пафосом:
Бывает ли ломаный луч! Это все равно что спросить, бывает ли квадратный круг, кубический мяч или сапоги всмятку! Нет ничего на свете прямее луча!
— А молния! — возразил Ивасик.
СТРАННЫЙ КАМЕНЬ
Едва Гвилизовы обогнули длинную гору Ящерку, как перед ними предстала зеркально-неподвижная после ночной бури Тихая бухта. Любители бухты были уже здесь, прохаживались по берегу, загорали, но почти никто еще не купался. Ивасик и Вова бросились было с визгом к воде, но с таким же визгом выскочили обратно — после жаркого солнца вода казалась очень холодной. Папа разулся и шевелил пальцами ног. Мама пересчитывала детей и сумки и искала для навеса забытую в пансионате простыню.
Ивасик втыкал всюду ветки. Мама, разворачивая вещи, наткнулась и укололась об его ветку.
— Господи, — сказала она. — Зачем это тебе?
— Сначала будут листики, — сказал Ивасик, — потом цветы, из цветов вылетят молнии, улетят в небо, а потом...
Папа сильно пошевелил пальцами на ноге, вздохнул и сказал:
— Мне очень грустно, Ивасик, что ты или не слушаешь, или не понимаешь, или не хочешь понять, что я тебе говорю. Из ветки молнии быть не может; это все равно что положить в инкубатор камень и ждать, что из него вылупится цыпленок.
Так говорил папа, едва сдерживая раздражение. А между тем... Но об этом позже.
Ах, какое зеркальное было море, как меняло оно голоса людей! Как визжали от восторга Ивасик и Вова, плюхаясь в уже потеплевшую воду! Как приподнимала тихая волна ноги лежащей у самого берега Лили, и она чувствовала себя водорослью, разнеженной водою и светом! Но ничего этого не существовало для исследователя Глеба. Он не видел ни голубого неба, ни дремлющей горы Ящерки, ни изумрудного моря, ни солнечной ряби на воде, ни сказочных превращений солнечных бликов у песчаного дна, где свет ходил тонкими тенями. Он уже не думал о ночных загадках. Бодрым шагом ходил он вдоль моря и размышлял, как его сегодня использовать. Конечно, море могло бы оказаться и поудачнее. Слишком уж хорошим оно было, это море: почти всегда спокойное, с песчаным пляжем и песчаным дном. И живности мало водилось в этой бухте — может, потому, что в ней не было ни камней, ни пещер. Проплывала изредка стайка мелких рыбок и улепетывала куда-то — наверное, в ту сторону, где море было похуже. Но настоящий исследователь всегда найдет, что исследовать. Глеб, например, вначале исследовал соленость воды. Для этого он брал из дому мешочек с поваренной солью, обыкновенную воду и две банки. В одну банку он наливал морскую воду, а в другую обыкновенную и чайной ложкой отмерял и растворял в обыкновенной воде соль. А потом братья пробовали, обыкновенная или морская вода солонее, и Глеб проверял их и записывал. Два дня назад этот опыт закончился рвотой у Ивасика и коликами в животе у Вовы. Пришлось исследование приостановить. А Лиля для этих опытов вообще не годилась. Она сказала, что обыкновенная соль сладкая, а морская нет, и поэтому сравнивать нельзя. Глеб был возмущен, но для точности эксперимента записал и это заявление.