— Да что вы всё «ехать да ехать»! Раз он не разведчик, сам придет, — молвил Вова, которому немного надоела суета последних дней.
Но, когда сестра и братья выскочили за дверь, двинулся, пожав плечами, вслед за ними.
Они обежали базар. Да, Лиля была права, на этой приба- зарной площади день или два назад был Завря — все совпадало. Они даже нашли место, с которого он смотрел. Но, кого они ни расспрашивали, никто здесь не видел Заврю: ни вчера, ни позавчера, ни два дня назад.
— Завря! Завря! — жалобно взывал Ивасик, стоя на этом месте.
— Нужно посмотреть почтовый штемпель,— сказал вдруг Вова.
Бросились домой, к конверту. А штемпеля-то и не было на конверте.
— Что это значит? — оторопело спросил Ивасик.
— А то и значит, что он, наверное, сам бросил его в почтовый ящик.
Установили дежурство у почтового ящика. Круглосуточное. И никаких результатов — только жильцов и почтальоншу пугали.
— Да не надо его сторожить! — чуть не плача, сказал Ивасик. — Вот увидите, если мы не будем сторожить, он быстрее объявится.
СРАЖЕНИЕ У САРАЯ
И правда, через день они вынули из ящика новое послание Заври.
— Ну, что там? — спросила бабушка Нина, которой, честно говоря, было не по себе, что пятый их «ребенок» больше недели скитается где-то, наверное, голодный.
Но что в письме, сказать было трудно. Во всяком случае, на этот раз письмо было цветное и красочное.
- Он не у меня стянул фломастеры? — забеспокоился Вова.
Но никто ему не ответил — все пытались понять, что изобразил на этот раз Завря.
Судя по соборному куполу, это опять был базар, но теперь уже непонятно, с какого места смотрел на него Завря. Рисунки были явно с натуры, но увиденной так, словно на глазах у Заври были шарообразные очки.
Кто из ребят не знал базарной площади! И трамвайный путь с кольцом у скобяного магазина, и собор с золотыми куполами, и ворота с будочкой контролера, и там, за воротами, ряды шумных торговцев. Все это Завря нарисовал, но, как уже было сказано, так, словно на глазах у него были шарообразные очки. Прямо из соборного купола торчал квадратный голубой дорожный знак с красной поперечной чертой. Сквозь колокольню просовывалась бабушка с мешком яблок, причем яблоки еще плавали и сбоку, над головой бабуси, а между яблок летели два сизых голубя. Трамвайный путь обрывался у автомата газводы, а стакан стоял на голове вагоновожатого. Не забыл Завря нарисовать и пузырьки, и даже саму газированную воду, вот только пузырьками почему-то играли две странные бородатые не то кошки, не то ящерицы. Сама же вода то ли стояла возле столба со знаком перехода, то ли висела на столбе, а там, где поперек дороги обычно бывает белая «зебра», Завря написал: «ШПЧК».
— Он сумасшедший, — сказал папа, который тоже рассматривал послание.— Или у него расстроился центр зрения и каждый глаз видит свое.
— Особенно третий, — сказал серьезно Вова.
— Вот и решетка тут во всю длину, — растерянно прибавила Лиля.
В самом деле, прутья решетки занимали почти весь рису-
нок-послание, и никто не мог сообразить, что это такое, где такое на базаре. Догадался Ивасик:
— Да это же решетка для стока воды!
А какая еще? Другой решетки на баразе никто и припомнить не мог. Решетка эта, однако, явно очаровала Заврю. Мало того, что она занимала огромное место на рисунке. Сквозь нее Завря нарисовал солнце, но только гармошкой, и облака, и еще арбузную корку, которая плыла между облаков, как кораблик. Воробей сидел на решетке и как бы чистил перышки — оттопырил крыло и сунул клюв себе под мышку, только крыло было не крыло, а кленовый лист, это точно был кленовый лист, потому что на нем видны были жилки и даже несколько капель воды. И потом, крыло не бывает зеленым.
— Очевидно, ему нравится базар,— с умным видом сказал Глеб.— Надо установить круглосуточное дежурство на базаре.
— Нет! — вдруг твердо сказал Ивасик. — Если мы ему мешаем, пусть живет сам.
— Но он же шлет нам письма,— попробовал убедить его Глеб.
— Это не письма — это рисунки. Он, наверное, решил стать художником.
— Его надо искать. Он же ничего не понимает еще, хотя и умный.
— Не буду искать,— уперся Ивасик. — Я уже помешанный стал. А он... Если он ничего не чувствует, не понимает, как тяжело другим, значит, он никогда не станет хорошим человеком. Он эгоист, пусть живет сам.
Вова сказал: