Васюта трется около рыдающей Поли, пытается доказать ей, что не виноват, пацан вылез из окна второго этажа, пробрался по крыше…
От его объяснений становится только хуже. Рисуется страшная картинка, как ребенок ночью спасался от злого оперативника.
Полинка ревет навзрыд, обвиняет всех вокруг. Аж сердце кровью обливается. Но и на меня не забывает бросать взгляды полные упреков. Смотрит исподлобья, с обвинением окутывая темными карими взглядами.
Чувствую себя последним му… надо было с пацаном помягче.
Когда мне с четвертой отрицательной предлагают сдать кровь для пацаненка, становится легче. Когда в тяжелой ситуации можешь действовать, а не сидеть сложа руки, это всегда придает сил. Пацана спасу и Полину успокою.
Виноват.
Исправлю!
Меня допрашивает сестрица на посту:
– Майор Клим Красовский. Кем Вам приходится ребенок?
– Мой подопечный.
– Где его документы?
– Утеряны.
– Как нам его записать?
Понимаю, что данные Ваньки называть нельзя, попадут в базу данных, и через тридцать коротких минут сюда съедутся все – легавые, бандиты, опека. Подставлю себя, Полину, весь свой отдел.
Прокручиваю в голове всех, кто проходил по делу о подкидышах, вспоминаю давно забытую фамилию. Этого точно никто не кинется искать.
–Сидоров Александр Александрович.
После долгих расспросов, меня проводят в кабинет на сдачу крови.
Осматриваюсь, принюхиваюсь к специфическому больничному запаху.
Ухмыляюсь. Жизнь мента! Никогда не знаешь в какой момент, где окажешься!
Главное, не в морге! Этого уже не исправить. Остальное всё поправимо.
У меня берут кровь на ВИЧ, на группу крови.
Оставляют ждать результат в палате на кушетке.
Жду, бросая пустые взгляды на дверь. Думаю, как же так. Почему Полина не взяла тогда Темного? И вообще она себя странно ведёт.
До меня впервые дошло, что после той дурацкой просьбы об отпуске и моем категоричном отказе, девушка изменилась.
Очень сильно изменилась.
Никогда не думал, что Андреева такая своевольная, неподчиняемая и себе на уме.
Из моих раздумий меня вывел голос медсестры:
– Вставайте. Операция закончилась. Сейчас процедуру переливания сделаем.
Мысли о Полине тут же улетучились.
Покорно проследовал за сестрой в белом халате.
В огромной операционной вокруг стола столпились трое, они маячили мне, чтобы я ложился на вторую кушетку. Послушно двинулся туда, куда указали. По дороге бросил изучающий взгляд на пацана.
Бледный, хрупкий, и раненный по моей вине.
Воробушек.
Снова страдающий из-за взрослых.
Не везет ребенку.
После таких детских душевных травм, кто из него вырастет? Бандит с мертвой душой?
Не факт. Если родители были нормальными, дали хорошие гены, а в жизни ему встретятся добрые люди, то израненная душа может излечиться.
Руки сжались в кулаки, едва я подумал о его отце.
Придушил бы мерзавца собственными руками.
Кобель! Нагулял и бросил.
В сердце больно кольнуло, и тут же неприятно засосало под ложечкой.
– Ложитесь! Что уставились? Ребенку Ваша помощь нужна, а не кулаки.
Пока меня не прикрыли ширмой, наблюдаю за ребенком.
Только сейчас в его неподвижной маске боли и подчинения вижу знакомые черты.
Он безумно похож на кого-то очень знакомого. Копаюсь в памяти, перебирая всех детей знакомых.
Кровь течет по прозрачной трубке, и мне хочется спать.
Прежде чем закрыть глаза вспоминаю:
Ванька похож на меня в детстве.
Копия.
Только я уже тогда занимался спортом, мог за себя постоять. Плюсуем сюда, что я жил в полной семье, поэтому голодным не шастал по улицам, был рослым и сбитым пацаном.
А в целом он моя маленькая копия.
Надо же как бывает!
Посторонние люди могут быть похожи как родные.
И душа у него такая же ранимая как моя.
Волчья.
Одинокий волчонок, вынужденный искать себе пропитание.
И бежать.
Бежать за добычей.
Бежать от охотников – людей с недобрыми намерениями, чтобы самому не стать добычей.
Почему так? Не получив ответ, я засыпаю. Усталость и бессонная ночь вымотали меня в конец.
Просыпаюсь поздно. Или рано. Ничего не понимаю. Лежу в палате, на краю моей кровати сидит расстроенная Полина.
Едва открываю глаза, как она тут же кидается мне на шею:
– Климушка, ты как?
– Прекрати, – маячу ей, показывая глазами на старлея, застывшего у окна.