Часовые разрешили ворам скопиться возле ворот, а когда приблизилась людская лавина, застрочили автоматы. Стреляли вверх.
Из вахты выскочила смена караула с оружием на изготовку. Толпа дрогнула, остановилась. Двадцатиметровая дистанция отделяла первые ряды от солдат и воров.
— Зови начальников! — кричали люди.
— Хватит офицерам таскать продукты из наших каптёрок!
— Выкидай воров из зоны!
— Не желаем больше власти воров и чека! — кричали все сразу.
Сотни кулаков вздымались над бурлящей толпой.
— Начальник! — кричал Журин, протиснувшись в первый ряд. — Выводи воров за ворота, а то быть беде!
Начальник караула, пожилой старшина сверхсрочник, внял совету Журина и вывел воров за зону.
Толпа продолжала бурлить. Требовали прихода начальства. Решили не расходиться пока начальство не заверит, что воров в зону больше не введут.
Из бараков вышибли еще человек пятьдесят блатных «беспредельников», не участвовавших в столкновении возле хлеборезки. Их пригнали, успев основательно побить по дороге.
Пивоваров увидел в воровской компании «Щипача» и рванулся вперед.
— Братцы! Отпустите «Щипача»! Это — певец, он пять дней как прибыл! Он хороший паренёк, я ручаюсь!
К призывам Пивоварова присоединились Бегун, Домбровский, Ярви, Скоробогатов, Солдатов.
— «Щипач»! Давай сюда! — кричал Пивоваров. — Сигай быстрей! Не бойсь! В обиду не дадим!
«Щипач» отделился от воровской ватаги и перебежал в толпу. Пивоваров упустил в этот момент из виду Журина.
К вахте подошел начальник лагпункта и старший оперуполномоченный Хоружий.
— Заключенные, идите в бараки! — зычно, сытой жирной глоткой рявкнул Хоружий. — Командовать нами не позволим. Зачинщиков будем судить. Приказываю разойтись!
— Братцы! — раздался отчаянный крик Журина. — Это главный гад! Братцы! Не расходитесь! Бей пытателя, кровососа, душегуба! Ты, мурло, зубы не заговаривай! — крикнул Журин Хоружему. — Воров убери, худо будет!
Обычно смуглое лицо Хоружего стало темнокоричневым. Руку сунул он в карман брюк. Щучьи челюсти угрожающе оскалились за приподнятыми в бешенстве тонкими губами.
— Молчи, провокатор! — загремел Хоружий. — С кем живёшь, тех и продаешь!
Журин метнулся к обломку кирпича, валявшемуся у ног, и запустил его в Хоружего.
Хоружий выхватил маленький пистолет и выстрелил в упор несколько раз.
На мгновение все смолкли, и затем, сразу ахнула, завыла, заголосила толпа.
— Бериевские бандиты!
— Людоеды!
— Негодяи!
— Народоубийцы!
— Чумная падаль!
— Садисты!
Сзади напирали на передних. Людская лавина медленно, но неотвратимо надвигалась на кучку солдат у вахты.
Хоружий отскочил в сторону и скомандовал: По врагам народа, огонь!!!
Застрочили автоматы. С вышек застучали пулеметы. Взметнулся крик раненых. Люди шарахнулись назад и побежали.
Только Пивоваров отбивался от захлестывающего потока отступающих. Он рвался вперед к Журину, расталкивая ревущих окровавленных людей.
Раскрытым ртом хватал Журин пыльный воздух, пытаясь приподнять посеревшее бескровное лицо.
Пивоваров почувствовал ожог в бедре.
— Боевое крещение, — мелькнуло в уме. Будто всматриваясь в себя со стороны он удивлялся бесстрашию и равнодушию к смерти, охватившим душу.
— Братцы, куда?! — услышал вдруг Пивоваров отчаянный вопль Речица. — Стой, братцы! Справедливость или смерть!
Пивоваров оглянулся и увидел над людской лавиной гордо вскинутую голову Речица, просветленное бледное худое его лицо, широко раскрытые блестящие, ненавидящие глаза, разинутый орущий рот с редкими зубами, растопыренные, хватающие руки.
Разбежаться быстро людям не удалось. Задние не сразу дрогнули. Несколько минут сдерживали они отступающих, напирали на обезумевших, окровавленных, орущих, царапающихся, охваченных паникой людей.
Многоглавая толпа гигантским живым водоворотом захлестнула узкое пространство между бараками и билась, безумея от страха, рёва, крови, слишком хорошо знакомого по войне грохота автоматического оружия.
— Братцы, остановись! — кричал Речиц. — Отомстим! Всех не перебьют! Куда ж, вы, братцы! Кролики! Стойте!
Пивоваров увидел задержавшиеся на миг возле Речица усы Писаренко. Услышал его хриплый басок:
— На котлеты гадов! Солянку из тухлого мяса чекистских баб!
Захлестнутый потоком тел Писаренко растворился в лавине.