— Да в жизни вообще мало веселого. Ты сказал, что иногда придушить Лесю хочешь… почему, не пойму, ведь она жертва в этой истории.
— В этой истории много жертв. Отец с тех пор заболел серьезно, каждые три-четыре месяца приступ, в реанимацию попадает. А мама поседела совсем, постарела… я уже про Ксеньку не говорю, она маленькая, умненькая, но все равно не понимает, что она такого сделала своей маме, что она издевается над ней каждый раз. Вот за все это я и хочу придушить свою сестренку. Раз уж так вышло, нужно не строить из себя единственную жертву, а остальным помочь справиться. Ну или хотя бы вести себя пристойно. В конце концов она сама виновата во всем, говорили ей, чтоб оставила этого парня в покое, ну нет же… даже Денис жертва, угораздило влюбиться ему в Леську. А та его не подпускает к себе, постоянно напоминает ему, что после случившегося не сможет ни с кем больше дружить. Забыть все надо, и не вспоминать. В общем, я запретил ей близко подходить к дочери, назвал Ксению своей дочкой. Отказалась от нее, вот и нечего… ну что, нужен я тебе такой?
— Какой? Храбрый, добрый и благородный? — я запустила руки Тиму в волосы, стала ворошить потихоньку, ласкать, нежно заглядывая в глаза ему.
— Нууу… ты меня видишь рыцарем? А я себя чувствую… ну не знаю… почти убийцей, я искалечил человека. Он теперь всю жизнь будет со стеклянным глазом ходить, — он прислонил голову к моей груди, будто слушая мое сердце. Но оно могло ему сказать только, как люблю его.
— Не вини себя, тот парень сам виноват. Я бы за такое не только глаз… убила бы… вот маму мою тоже… как твою сестру… охх-х… — мне так тяжело было вспоминать все, комок в горле встал. — Я не знала ничего, мне не говорили, пока… вот я убила бы подонка, заколола вилами. Но тогда я еще не знала, что этот конюх убил и… надругался над мамой… а то бы даже не задумываясь заколола. Помнишь, в конюшне тогда я… он хотел меня тоже, как маму…
— Ева, я все помню. И хорошо, что ты тогда не знала ничего, не хватало еще в тюрьму попасть из-за этого подонка. Ну все, успокойся маленькая моя! Теперь у нас все хорошо будет! Вот только Сироткина посадят, тогда вообще все прекрасно будет. Я его тоже тогда убить хотел, когда твои крики услышал. Его спасло только то, что дверь крепкая оказалась. А еще то, что ты ему по башке настучала, сама справилась. Ну ничего, недолго ему осталось!
— Почему его посадят? — что-то новенькое, я ничего не знала.
— Потому что он мошенник. Я такие документы раскопал! Колесо завертелось уже! Он столько людей разорил, столько горя принес. И вас тоже разорил, не было у вас долгов, это банкир так сделал. Его судить будут. А после суда тебе имущество должны вернуть.
— Он и маму мою приказал убить, наверное…
— Насчет этого не знаю. Знаешь, Сироткин ведь тоже свое расследование проводил… ну, про маму твою… он выяснил, кто это сделал. Вот мы тогда и примчались в конюшню, вовремя успели… — Тим поймал мою руку, стал целовать, отвлекая. Добрался до губ, нежно прикасаясь к ним успокаивал меня. Я и не заметила, что слезы выступили на глазах, как из груди вырывается полу-вздох, полу-всхлип. — Все! Отошли немного от планов, мы гуляем сегодня, не забыла? Глянь, мы уже приехали, а ты так и не посмотрела город с высоты птичьего полета. Повторим?
Я замотала головой, настроение пропало. Тим помог мне выбраться из кабинки, и мы отправились на трамвайчик, чтоб доехать до ярмарки. Я бы с удовольствием отправилась домой, упала в кровать и отдалась своему горю, зарывшись в подушки, но… Но мы обещали друзьям встретиться, а время уже к восьми вечера приближается. Еще час-другой и начнутся сумерки, не до ярмарки будет. Посмотрела на Тима, он смотрел на меня, в глазах волновалось беспокойное шоколадное море. Прижал меня к себе покрепче.
— Прости, разбередил твою рану… не надо было сегодня, но не выдержал…