Там и здесь — един
Ты -
Верой обретённая крепчайшей
Причина высочайшая причин.
От колыбели и до дней последних
И перейдя последнюю межу
Я — твоего завета исповедник —
Всем существом тебе принадлежу.
Всё, что во мне созрело,—
Слово, Дело,
Всё, что зачахло,
Каждое зерно,—
Тобой,
Неотвратимо и всецело,
В меня однажды было внедрено.
Благодаря твоей всевышней власти,
Аз есмь не зверь...
не зверь...
но Человек...
В дороге долгой
Одолел напасти
И заблуждений горестных избег.
Учение твоё — превыше правил...
Ты,
наставляя жить не по злобе,
Спас от греха, на правый путь направил
Небесным откровеньем:
«Бог в тебе...».
И если в чём-то я ошибся всё же,—
О прегрешеньях суетных моих
Ты, Вездесущий,
узнавал не позже,
Всеведающий,
ведал в тот же миг.
Не знаю, похулишь или похвалишь,—
Лишь твоему подсуден я суду,
Судья всевышний мой,
И от тебя лишь
Великодушья и прощенья жду.
Мой разум и сознанье
Высшим даром
Я почитал, не ведая вины,
Ибо они
Из всех существ
Недаром
Лишь человеку только и даны.
Ты поклоненья требовал слепого,
Коленопреклоненья одного,—
Но только мысли, воплощённой
в слово,
Я поклонялся, веря в естество.
О, если в замысле твоём высоком
Я человеком был,
О, если ты
Однажды взвесил совершенным оком
Мои несовершенные черты,
И если ты
Печаль и радость —
Разом —
Дал мне вкусить на праведном пути,—
То я желал
Раскрепощённый разум,
Освобожденье мысли
Обрести.
Нежней молитвы и мощней хорала
Вошло желанье это в бытие.
Избави бог, чтоб жизнь меня карала
За это вот желание моё!
Но если ты желанье это всё же
Сочтёшь за грех, помыслив о плохом,
То где тогда, не ведаю, о Боже,
Граница меж грехом и не грехом?!
Не осуждай меня...
Из дальней дали,
Недугами согбен, полуживой,
Пришёл к тебе, поникнув головой,
Колени преклонив,
Проситель твой
От имени желанья и печали.
Зачем
богоотступничество
мне
В вину вменяют
И грозят расплатой,
Когда на свете
о моей вине
Ты ведаешь один,
Мой Бог распятый?!
Голос Руставели в Белой Келье
(Из Ираклия Абашидзе)
Кем ты была, Тамар?..
Стенаньями без края
И плачем без границ...
О чём печаль твоя?
Ты — божество,
ты — свет,
который, догорая,
Зашёл за горизонт
земного бытия.
Была ли солнцем ты,
светилом полудённым?
Не знаю...
Но была,
воистину была
И голосом души,
и безысходным стоном,
Истоком стольких слёз
без счёта и числа.
И в тот же самый час,
как ты смежила веки,
Жизнь кончилась моя,
окутал душу мрак,—
И дар моей любви
угас,
угас
навеки,—
Светильник догорел,
огонь души иссяк.
Но если был я жив
и если верил свято
В добро и красоту,
в свершенье и в порыв,
Любовь
звалась моим
дыханием
когда-то, -
Любовью был я жив,
любовью был я жив.
И если мысль в моей
душе,
как на скрижали
Начертана была,
цель жизни обнажив,—
И мысль моя и цель
любовь обозначали,—
Любовью был я жив,
любовью был я жив.
И если путь торил
до смертного предела,
В деянье претворял
души бессмертный пыл, -
По имени любви
звалось любовью дело,—
Деяние моё...
Любовью жив я был.
Не ведает никто,
где истины обитель,
Пристанище,
дворец,
пещера,
кров,
жильё.
Но истины ничуть
я, грешный, не обидел
Тем, что любовь считал
пристанищем её.
Что я теперь?
Сосуд,
осушенный на пире,
Способный лишь звенеть,
зияя пустотой,
Или древесный ствол,
который подрубили
Под корень
на скале
высокой и крутой.
Кто я теперь?
Скала,
с отвесных круч
в ущелье
Поверженная ниц
обвалом
наповал.
И чем ещё жива
душа
в усталом теле?
Остаток тайных сил
исчерпался, пропал.
В растерзанной груди
нет сердца.
Немотою
Объяты небеса.
Земля, как ночь, слепа.
У жизни на краю,
перед могилой стоя,
Дивлюсь, как тяжела
последняя стопа.
Отсюда не слышны
назойливые речи
Тех, кто винил меня
в безбожии за то,
Что я любил тебя.
О, это бессердечье,—
В сравненье с ним само
безбожие —
ничто.
Пусть, как и ты, Тамар,
путь продолжать не в силе,
Умру, перешагнув последнюю черту.
Пусть, как и ты, Тамар,
Могилу — в безмогилье,
затерянный в ночи,
Навечно обрету.
Пусть времени река
течёт неистощимо,
Колоколами тризн
вторгаясь в торжество.
Пусть шествуют века
и поколенья
мимо
Сокрытого от глаз
приюта моего.
Кем ты была, Тамар?..
Стенаньями без края
И плачем без границ...
О чём печаль твоя?
Ты — божество,
ты — свет,
который, догорая,
Зашёл за горизонт
земного бытия.
* * *
Отненавидели и отлюбили,
Сделались тем, чем когда-то мы были,
И пребывали бесчувственно вплоть
До сотворенья из глины, из пыли –
Трогать нельзя ничего на могиле,-
Не исчезает бессмертная плоть.
В землю угрюмо потуплены взгляды.
Падают листья, и Муза поёт,
И появляется из-за ограды
Чёрный, весёлый, кладбищенский кот.
Чернигов
Была в Чернигове когда-то