Какое бы платье ни надевала Великая Надя, оно буквально обливало ее тело, выставляя напоказ все особенности ее рельефа. По торжественному случаю она надевала чулки и туфли на низком каблуке. Но ни платье, ни туфли зауряднейшую женщину не превращали в красавицу.
Меня родители брали на эти собрания просто потому, что оставить было не с кем, да, впрочем, я не возражал: какое-никакое, а развлечение.
В тот раз мы сидели через проход от Нади и ее мужа. Во время доклада директора фабрики она сидела столбом, строго глядя перед собой и хлопая, когда все хлопали. Иногда толстые ее губы начинали шевелиться, когда выступал хор, исполнявший «Полюшко-поле» или «Марш коммунистических бригад».
И вдруг что-то случилось.
Мужчины, сидевшие рядом с нами, впереди и в других рядах, стали оборачиваться, а кое-кто даже приподнялся, чтобы лучше разглядеть — я проследил за их взглядами — Великую Надю. Она не сделала ничего такого, чтобы привлечь к себе внимание, — просто потянулась, чуть-чуть изогнув могучий стан и подавшись грудью вперед, а мышцы лица утратили обычную неподвижность. Но этого оказалось достаточно, чтобы все изменилось. Огромная краснолицая бабища на несколько мгновений превратилась в томную одалиску, воплощение свободы, легкости и соблазна.
Длилось это, повторяю, всего ничего — секунды, многие, думаю, даже не поняли, что произошло, да и те, кто вроде бы понял, тотчас и усомнились в том, что поняли, глядя на Великую Надю, которая уже снова превратилась в столб, хотя — хотя улыбка, тронувшая ее губы, еще не совсем растаяла... но вот и следов улыбки не осталось...
Концерт завершился, и народ потянулся в буфет.
Люди шли мимо Нади, оглядывались на нее, качали головами, хмурились, пытаясь вспомнить, что же, черт возьми, только что случилось, почему эта краснорожая бабища вдруг привлекла их внимание, что это такое было: свет, не оставляющий следа? звук, не порождающий эха? явление, за которым не последовало ни Воскресенья, ни Вознесения? Что привиделось, пригрезилось, взбудоражило души и осталось неузнанным, непостижимым, но навсегда засело занозой в памяти? истинным ли был этот неожиданный образ или случайным?
Je ne sai pas quoi.
Французский поэт Венсан Вуатюр в своих знаменитых «Письмах» попытался определить, что такое красота, и написал о фигуре, глазах, походке, голосе, однако было еще что-то, что неуловимым образом очаровывает и обольщает нас. Но что это за качество, что за свойство — поэт так и не понял, а без этого, по его мнению, не может быть полного и окончательного понимания красоты. И в письме от 24 января 1642 года Вуатюр признал свое поражение фразой, полно и окончательно описывающей это качество и это свойство: «Je ne sai pas quoi» — «Не знаю-что-это-такое».
Знаю только, что звезда может сама собой вспыхнуть в пустоте, если пустота того стоит...
Гривуазия туфелька
Марат Док Мартынов и Григорий Сааков средь бела дня украли машину во дворе дома на Рязанском проспекте, выпили по поводу чистой работы и решили безотлагательно доставить авто в Касимов, где жил заказчик — богатый узбек, владелец нескольких магазинчиков, торгующих дешевыми тряпками.
Было начало марта, темнело, в лесах еще кое-где лежал снег.
Благополучно миновав Егорьевскую круговую развязку, Гриша вывел машину на пустынное Касимовское шоссе и прибавил ходу.
— Поаккуратнее, Гриша, — сказал Док, — здесь поворот на повороте, а на поворотах лесовозы, не дай Бог.
Через полчаса, уворачиваясь на повороте от встречного лесовоза, Гриша выехал правыми колесами на обочину, машину повело на грязи, потом подбросило, перевернуло и откинуло в лес, заклинив между соснами.
Док и Григорий кое-как выбрались из машины.
— Что с ногой, Док? — спросил Гриша.
— Не знаю, — сказал Док, морщась. — Что-то. Ушиб, может.
Он попытался шагнуть, но нога подогнулась, как ватная, и Док упал в кусты.
— Скорая нужна, — сказал Гриша.
— Ага, — сказал Док. — И полиция, чтоб нас тут на месте повязали.
— Вдвоем мы ее не освободим, — сказал Гриша, обойдя машину. — Здесь бензопила нужна. И трактор — чтоб дернуть. И все по-тихому, чтоб полиция не налетела. Как нога?
— Надо идти, Гриша, — сказал Док.
Он подобрал палку по размеру и попрыгал на левой.
— Здесь место густое, обжитое, надо к людям идти.
Гриша вздохнул, подставил плечо.
— Хорошо бы медпункт найти, — сказал Гриша. — Там бы тебе укол сделали. Или гипс.
Они вышли на опушку — перед ними темнели низкие постройки заброшенной фермы и три дома, в одном горело окно.
— Пустыня, — сказал Гриша. — У тебя наличных сколько?