— Под нами, — сказала Азия, подкладывая Доку квашеной капусты. — В мавзолее.
— В подполе? — спросил Док. — Зачем?
— Когда мама нас бросила, папа кинулся в колодец, там и умер. Еле вытащила. — Помолчала. — Жалко мне его было в землю закапывать, вот и посадила в подполе. Да вы не бойтесь, он давно высох весь — не пахнет.
— Давно? — спросил Док.
— Девять лет как.
— И как оно? — спросил Гриша. — Ничего?
— Ну, я смотрю за ним. Цветы там, свечка. Чтобы черви не съели. Все было ничего, но в последнее время какие-то жуки до него добрались. Надо б похоронить, да все как-то... — Она покрутила вилкой у лица. — Руки не доходят.
— На кладбище? — спросил Док.
Гриша разлил граппу по стопкам.
— Не, — сказала Азия, — тут я присмотрела место под деревом.
— Если хочешь, мы поможем, — сказал Док.
— Правда?
— Ну как поможем, — начал было Гриша, но, поймав взгляд Дока, переменил тон. — Поможем, конечно. Хоть завтра.
— А милый у тебя есть? — спросил Док. — Ну парень там... мужчина...
— Был, — сказала Азия, поднимая стопку. — За папу.
Выпили.
— Не сошлись?
— Это тот пацан, который мне глаз выбил, — сказала Азия. — Отец его тогда хорошенько выпорол, после чего он с конфетами пришел — прощения просить. Ну, я простила, конечно. А он стал приходить — то то, то се. Потом целоваться стали, конечно. Дальше — больше. — Вздохнула. — А потом я его прогнала. Вроде он со мной, но как по обязанности, вроде как грех замаливает. Так нельзя. Я и прогнала.
— И ребенка не завели? — спросил Док.
— Он меня не любил — зачем от него рожать? От нелюбимых дети некрасивые получаются.
— А моя умерла десять лет назад, — сказал Док, подцепляя вилкой гриб. — А дочка за китайца вышла, двоих детей родила, но приезжать не хочет...
— А ты что? — спросила Азия. — Сам бы поехал.
— В Китай-то? Далековато мне.
— Родить-то я хочу, конечно, — задумчиво проговорила Азия, — но только чтоб по любви. От хорошего человека и рожать приятно.
Док кивнул.
Гриша снял с полки фотографию в рамочке — полная рослая девочка в балетной пачке, рядом — высокий мужчина с бородкой и в очках.
— Отец?
— Папа. Он в нашей школе биологию преподавал. Это он заставил меня заниматься в хореографическом кружке. У меня получалось. Очень он любил смотреть на меня, когда я надевала пачку. Вот, говорит, почему я назвал тебя Гривуазией — потому что ты прекрасна. Он называл меня Гривуазией Туфелькой. Это как инфузория туфелька, только Гривуазия. А все эти рамочки он своими руками сделал — кружева из фанерки лобзиком выпилил. Красиво же.
— Красиво, — сказал Док. — Папа у тебя был хороший. Правильный папа.
— Хороший, — сказала Азия. — Если хотите курить, то в кухне. Да и спать пора. Ты помоги ему дохромать до кухни, а я пока вам постелю.
— На одном диване, что ли? — спросил Гриша.
— Он здесь ляжет, а ты наверху. Так курить или ложиться?
Гриша помог Доку добраться до кухни, открыл форточку.
Закурили.
— Застряли мы тут, — сказал Гриша. — А тебе, похоже, нравится.
— Душевная баба, — сказал Док.
— Одноглазая ж.
— У нас по два глаза, а чем всю жизнь занимаемся? Машины тырим.
— Да ладно, Док. Пойдем спать.
Пока они курили, Азия разложила диван, потом помогла Доку лечь под одеяло, выключила свет и ушла в свою спальню.
Док закрыл глаза, но не спалось.
Через полчаса он услышал скрип кровати в соседней комнате, а потом увидел в темноте большое белое тело.
— Подвинься, — прошептала Азия.
— У меня ж нога...
— А у меня две. Двигайся.
После завтрака Азия с Гришей отправились копать могилу.
Женщина дала Доку таблетку, чтобы он «переспал боль», и Марат дремал до обеда.
К полудню могила была готова.
Азия сложила диван, откинула коврик и подняла крышку люка.
Док лег на живот, опустил голову и включил фонарик.
Большую часть подпола занимало вычурное кресло — ручки львиные, спинка обита сукном, ножки как будто скручены штопором и капризно изогнуты. В кресле сидел мужчина в белом полотняном костюме, пожелтевшем от времени, в очках и шляпе, при галстуке, в лакированных ботинках. Нижняя челюсть трупа была подвязана жгутом из бинта. Вокруг кресла вились гирлянды восковых цветов, а на столике перед мертвецом горела свеча, выхватывая из темноты ярко-белое лицо и черные губы.
— Праздник какой-то, а не мавзолей, — проговорил Док. — И как мы его достанем?
— Он легкий, — сказала Азия. — Я подам.
Она легко спустилась в подпол, взяла иссохшее тело на руки и подняла его к люку, где его подхватил Гриша.