— Ничего, — сказал Гриша, отворачивая лицо от мертвеца, — приятно пахнет мужчина.
— Я тут каждый день брызгала одеколоном, — сказала Азия, вылезая из люка. — Но гроба у меня нету.
Док надел куртку, оперся на палку и поскакал во двор.
Азия надела туфли без каблука и балетную пачку на свои огромные телеса: «Папе понравилось бы».
Мертвеца погрузили в тачку, очищенную от следов навоза, и отвезли к дереву.
— Вроде как сказать что-то надо, — пробормотал Гриша.
— Семидесятый псалом, — строго возгласила Азия и запела: — Не отвержи мене во время старости, внегда оскудевати крепости моей, не остави мене. — По щекам ее потекли слезы. — Яко реша врази мои мне, и стрегущии душу мою совещаша вкупе, глаголюще: Бог оставил есть его, пожените и имите его, яко несть избавляяй. Боже мой, не удалися от мене, Боже мой, в помощь мою вонми. Да постыдятся и исчезнут оклеветающии душу мою, да облекутся в студ и срам ищущии злая мне...
— Мороз по шкуре, — прошептал Гриша. — Опускаем?
Пропустив веревку под мышками мертвеца, его опустили в могилу.
Гриша и Азия закидали могилу землей, Док перекрестил холмик, и они вернулись в дом.
Поминальный обед начался с постных щей, а потом ели все подряд — вяленое мясо, маринованные грибы, хлеб, пили граппу и чай с конфетами.
— Вот он и успокоился, — сказала Азия. — Великое дело сделали, спасибо вам.
— Тебе спасибо, — сказал Док. — Теперь осталось костыли купить — и хоть пляши.
— Сейчас пойдете или как? — спросила Азия, глядя на них голубым глазом.
— Пора нам, — сказал Гриша, пожимая руку Азии. — Сколько мы тебе должны? Ну, извини. И спасибо тебе за все.
Он подставил плечо Доку, и они медленно двинулись через двор, потом полем к лесу, но вдруг остановились, Док что-то сказал Грише, тот развел руками и направился к лесу.
Дождавшись, когда Гриша скроется за деревьями, Док двинулся назад.
Несколько минут Азия наблюдала за ним с крыльца, потом спустилась во двор и вышла за калитку. До Дока было шагов триста, может, чуть больше. Она ускорила шаг, а метров за двадцать до него бросилась бежать, тяжело дыша, и чуть не сбила его с ног. Он оперся на нее, и они направились к дому.
— Десять лет, — заговорил вдруг Док, — почти десять лет все умирают, уезжают, уходят — десять лет без перерыва, как будто что-то где-то наклонилось, треснуло и пошло вразнос, все посыпалось, и сыпется, сыпется, разбегается, разваливается, а я не могу это остановить, десять лет что-то происходит, нет, не всегда плохое, но все равно страшно, что вот-вот произойдет что-нибудь еще — этот умрет, эта уйдет, эти уедут, и от этого устаешь — я устал...
— Осталось немного, — сквозь зубы сказала Азия. — Потерпи...
— Я терпеливый, — сказал Док. — Сколько живу, столько терплю. Только и делаю, что терплю, когда одни уходят, а другие умирают...
— Я не уйду, — сказала она, помогая ему взобраться по ступенькам, — никуда я не уйду. Тут папа, тут дом, теперь вот надо убраться в подполе, подмести, помыть, банки с огурцами расставить — куда я от этого уйду? Да еще поросенок, куры, огород, папа. Здесь ничего не происходит. — Она помогла ему добраться до дивана. — Ничего...
Док откнулся на спинку дивана, вытянул ногу, стесненную дощечками, и сказал:
— Первая хорошая новость за эти десять лет — здесь ничего не происходит. Ты даже представить не можешь, как это хорошо, когда солнце встает где всегда, а садится где обычно. Не смейся, это правда хорошо.
— Я и не смеюсь, — сказала Азия. — Привыкаю.
— Привыкнем, — сказал Док.
Косой взгляд
...Снова будет Бог молчать,
Отвечая человеку.
Чтобы увидеть Господа во всей его полноте, человек должен отступить назад, пишет Августин. Но сколько шагов назад должен сделать человек, в какую бездну мерзости за спиной он может рухнуть, не рассчитав шагов, этого мы не знаем и, думаю, не узнаем никогда.
Вспоминаю одного пациента психиатрической больницы, где в студенческой юности я работал ночным санитаром. Этот пациент содержался в отдельном боксе с зарешеченным окном, и даже в туалет его сопровождал охранник в белом халате. Стриженый наголо тщедушный маленький мужчина подозревался в убийстве жены и был заперт в больнице, где проходил психиатрическую экспертизу.
Этот невзрачный человек жил в отдаленном лесном поселке, был трезвенником, работал трудовиком в местной школе, выращивал овец, копался в огороде, но когда из больницы привезли его смертельно больную жену, которой осталось жить считанные дни, «принудил ее к половой связи в извращенной форме, что могло привести к преждевременной смерти потерпевшей», как было написано в протоколе.