Выбрать главу

Выращивание сахарного тростника было прерогативой влиятельных французских родов – богатых аристократов и крупных буржуа, способных вложить в это дело громадные суммы и нанять профессиональных управляющих. На крупнейших сахарных плантациях Сан-Доминго в поле работало по несколько сотен невольников. Кроме того, плантатору нужны были мельницы, помещения для варки сока, его консервирования и дистилляции, а также склады для продукции, готовой к погрузке на суда.

Не будь столь выгодного брака, Шарлю пришлось бы довольствоваться выращиванием табака, кофе или индиго. Ни одна из этих культур не сулила богатства и власти, которую давал сахар. Они требовали меньших затрат труда, а потому лежали в основе хозяйственной деятельности большинства мелких плантаций и ферм. Некоторые из них принадлежали свободным «цветным»[105] (мулатам) или даже рабам, получившим вольную.

Шарль и его юная супруга были женаты всего несколько месяцев, когда на их пороге неожиданно возник брат Шарля Антуан. Последнему для этого пришлось проделать шестимесячное плавание из Гавра и целый день скакать из Порт-о-Пренса. Антуан сказал, что приехал ненадолго. А прожил у брата с женой целое десятилетие.

В среде французских аристократов восемнадцатого века были распространены два прямо противоположных отношения к работе. Старый подход к проблеме гласил, что любая коммерция недостойна благородного дворянина; новая линия поведения вдохновляла французских аристократов богатеть при помощи бизнеса и торговли, хотя, в отличие от представителей их сословия в английских колониях, любой физический труд они по-прежнему даже не обсуждали. Рабовладельческая экономика Сан-Доминго[106] идеально подходила для высокородного французского предпринимателя, позволяя ему пользоваться принципами политэкономии и накопления капитала, не замарав руки.

На первый взгляд Шарль отвечал любым современным ему представлениям о том, как аристократу надлежит улучшить собственное существование: он женился на деньгах и, как казалось, увеличивал их благодаря внимательному управлению. В отличие от Антуана, он был настолько же энергичен, насколько жаден. Шарль выжимал из рабов все соки, и плантация процветала – до такой степени, что через несколько лет он выкупил долю у вдовы Тюффэ[107]. Он разбогател настолько, что его поместья затмили владения его рода в Нормандии и он мог посылать деньги домой родителям – маркизу и маркизе, чтобы те могли провести остаток жизни на широкую ногу. Старый маркиз поклялся[108] перед нотариусом, что после их смерти Шарль получит все свои деньги назад за счет продажи поместья.

Антуан был скроен из иного сорта[109] благородной ткани и придерживался более традиционных взглядов, то есть предпочитал избегать любого производительного труда. Казалось, этот ленивый и беспечный дворянин явился на Сан-Доминго с желанием высосать все соки из предприятия младшего брата.

* * *

«Пребывание на Сан-Доминго[110] само по себе не опасно для жизни, там нас убивают наши пороки, наши неутоленные желания», – писал один молодой француз, который провел на острове одиннадцать лет, а затем вернулся во Францию. Повсюду в сахаропроизводящей колонии он сталкивался с рискованными «чрезмерными удовольствиями» и считал, что ему повезло остаться в живых. Климат и постоянная погоня за прибылью, замечал он, превращали как старожилов, так и новичков в людей, которым свойственно «жестокое и вспыльчивое» поведение. «Отягощенные проблемами и работой, колонисты предаются пороку, и смерть валит их с ног как коса – пшеничные колосья».

Мать одного богатого молодого креола[111] жаловалась, что ее сын «предавался развлечениям[112] и распутной жизни. Он собрал гарем из чернокожих женщин, которые контролировали его и управляли плантацией». Для белых на Сан-Доминго, без сомнения, было совершенно обычным делать из рабынь наложниц. В книге «Voyage à Saint-Domingue» германский путешественник барон де Вимпффен пишет, что межрасовые связи были распространены повсеместно, их никто не скрывал и самые уважаемые члены общества смотрели на это сквозь пальцы. Барон даже обвиняет приходского священника, что он вносит «вклад в рост числа обитателей[113] своего дома», зачиная метисов вместе с чернокожей любовницей. Причина заключается не только в похоти, оправдывал священник, но и в желании увеличить паству.

вернуться

105

плантации принадлежат «цветным»: John D. Garrigus, Before Haiti: Race and Citizenship in French Saint-Domingue, с. 72.

вернуться

106

Антуан с его братом на Сан-Доминго: заявление в суд графа де Мольде, 30 ноября 1778, ADPC 10J35.

вернуться

107

он выкупил долю у вдовы Тюффэ: письмо от г-на Тардиви к Марианне де Мольде, 26 июня 1773, ADPC 10J26; письмо к графу де Мольде с упоминанием о приобретении второй половины плантации, 17 марта 1789, ADPC 10J35.

вернуться

108

старый маркиз поклялся: Gaudu, с. 46, со ссылкой либо на свидетельство о погребении в Книге записей прихода Бьельвиль (Registre paroissial de Bielleville) или документе о налогах («capitation des privilégiés de l’élection de Caudebec»), в ADSM C 2223.

вернуться

109

Антуан был скроен из иного сорта: Gilles Henry, Les Dumas: Le secret de Monte-Cristo, с. 18; Dominique Fernandez, Jérémie! Jérémie! с. 85.

вернуться

110

«Пребывание на Сан-Доминго»: Michel-René Hilliard d’Auberteuil, Considérations sur l’état présent de la colonie française de Saint-Domingue, vol. 2, с. 24, цит. по: Garraway, сс. 219–26.

вернуться

111

Слово «креол» в восемнадцатом веке имело иное значение[Doris Lorraine Garraway, The Libertine Colony: Creolization in the Early French Caribbean, с. 248.], нежели сегодня. Речь шла о белых колонистах, которые родились или по крайней мере выросли в колонии, а не в Европе. Для обозначения тех, кого мы сейчас часто называем креолами, полукровками – частично африканцами и частично европейцами или индийцами или американскими индейцами, – во французском языке восемнадцатого столетия существовал термин «gens de couleur» (буквально «цветные люди»).

вернуться

112

«предавался развлечениям»: Moitt, с. 99.

вернуться

113

«вклад в рост числа обитателей»: Alexandre-Stanislas de Wimpffen, Haïti au XVIIIe siècle, с. 281 репринта 1817 г., цит. по: Garraway, с. 229.