Тогда она стала пытаться схватить эту шпагу руками, но д'Артаньян, мешая ей сделать это, все время приставляя шпагу то к ее глазам, то к груди, соскользнул на пол, ища возможности улизнуть.
Миледи между тем продолжала яростно кидаться на него, издавая при этом какое-то звериное рычание.
Это начинало походить на настоящую дуэль: женщина с кинжалом, мужчина со шпагой.
— Отлично, моя красавица! Отлично! — повторял д'Артаньян. — Но только, ради бога, успокойтесь, не то я нарисую вторую лилию на ваших прелестных щечках.
— Подлец! Подлец! — рычала Анна.
Между тем д'Артаньян продвигался к двери, ведущей в комнату Кэтти. Дверь эта распахнулась очень вовремя, и он нырнул в нее, тогда как Кэтти захлопнула и заперла на задвижку.
Этот сговор мог бы потрясти Анну, если бы она была способна чему-либо удивляться. Теперь же миледи сделала попытку проломить перегородку, отделявшую ее спальню от комнаты служанки, выказав необычайную для светской женщины силу; затем, убедившись, что это невозможно, начала колоть дверь кинжалом, причем некоторые из ее ударов пробили дерево насквозь. При этом она проклинала д'Артаньяна самыми энергичными выражениями, доставшимися ей от пиратов.
Вдруг миледи поняла, что гасконец находится у нее в доме и слуги могут задержать его. Она зазвонила в колокольчик и разбудила весь дом. Полуодетая, она высунулась из окошка и кричала привратнику: — Не выпускайте, — как раз в ту минуту, когда непонятная фигура в женском наряде выбегала из ворот.
Поняв, что все пропало, Анна упала без чувств.
Она пришла в себя от запаха паленых перьев. Обморок не переменил ее настроения, она опять разразилась проклятиями по адресу гасконца, слуг и Кэтти… и тут поняла, что мерзкой девчонки нет в комнате. В ярости она приказала привести служанку. Слуги обыскали весь дом, а потом поваренок сказал, что видел Кэтти, выбегающую через садовую калитку.
Итак, этой ночью произошла катастрофа. Однако в любой момент мог прийти Джозеф, и негоже ему было знать, что случилось. Анна велела принести себе бренди, слугам — убрать в комнатах и не тревожить ее, пока она не позовет их.
Д'Артаньян сделал то, чего и опасалась миледи: рассказал о случившемся своему другу. Но этот разговор был далек от светской сплетни.
…— Итак? — спросил Атос.
— Итак… — ответил д'Артаньян, нагибаясь к уху Атоса и понижая голос, — итак, миледи заклеймена на плече цветком лилии.
— Ах! — вскричал мушкетер, словно в сердце ему попала пуля.
— Послушайте, — сказал д'Артаньян, — вы уверены, что та женщина исчезла навсегда?
— Та женщина? — переспросил Атос таким глухим голосом, что д'Артаньян едва расслышал его.
— Да, та, о которой вы однажды рассказывали в Амьене.
Атос со стоном опустил голову на руки.
— Этой лет двадцать шесть-двадцать семь, — продолжал д'Артаньян.
— У нее белокурые волосы? — спросил Атос.
— Да.
— Светлые, до странности светлые голубые глаза с черными бровями и черными ресницами?
— Да.
— Высокого роста, хорошо сложена? С левой стороны у нее недостает одного зуба рядом с глазным?
— Да.
— Цветок лилии небольшой, рыжеватого оттенка и как бы полустертый с помощью разных притираний?
— Да.
— Но ведь вы говорили, что она англичанка?
— Все называют ее миледи, но очень возможно, что она француженка. Ведь лорд Винтер — это всего лишь брат ее мужа.
— Д'Артаньян, я хочу ее видеть!
— Будьте осторожны, Атос: ведь вы не смогли найти ее! Если это и вправду она — вспомните, она сбежала от вас!
— Если это она — она не посмеет что-либо сделать мне, это выдало бы ее.
— Она способна на все! Приходилось вам когда-нибудь видеть ее разъяренной?
— Нет.
— Это тигрица, пантера! Ах, милый Атос, я очень боюсь, что навлек опасность ужасной мести на нас обоих…
И д'Артаньян рассказал обо всем: и о безумном гневе миледи, и о ее угрозах убить его.
Атос задумался. Он вспоминал прошлое и видел совсем другие картины. Но с тех пор прошло десять лет, и эта женщина прожила их неизвестно где и неизвестно как, скрывая где-то его сына, разбив жизнь своего мужа… Сейчас это как будто была другая, которую Атос никогда не знал.
— Вы правы, и, клянусь душой, я не стал бы легкомысленно относиться к ее угрозам, — сказал мушкетер. — К счастью, послезавтра мы покидаем Париж; по всей вероятности, нас пошлют к Ла-Рошели, а когда мы уедем…