Было видно, что каждое слово, каждое воспоминание отдается в ней болью. А значит, она говорила правду.
– Случайно, – хмыкнул Энгус. – Нечего пудрить мне мозги, сучка. Я находился в давно отработанной части пояса астероидов. Если там кто и мог нуждаться в защите, так только жалкие крохоборы, подбирающие отходы. Вроде тех, в лагере. Такие места вы не патрулируете. Вы крутитесь там, где пахнет деньгами.
И снова ее лицо исказил ужас. Ужас воспоминания о гибели ее близких.
– Ты забываешь, что мы работали под прикрытием: делали вид, будто наш корабль просто новый рудовоз. Чтобы стать наживкой для какого-нибудь пирата, нам как раз и следовало залететь в подобное место. Но в известном смысле это была и охота за тобой. Когда ты пустился наутек, мы решили, что тебя не мешало бы потрясти. Куда ты отправился, мы не знали, но полагали нелишним прошерстить как раз выработанную часть пояса астероидов. Ведь это прекрасное место для укрытия. Да, получается что-то вроде преднамеренной случайности. Мы нашли тебя потому, что хотели найти. Но мы не предпринимали ничего, выходившего за рамки обычной практики. – Она говорила монотонно, без выражения, стараясь подавлять боль. – Ведь пока ты не погубил тех старателей, у нас не было никаких доказательств твоей виновности.
– Ладно, хватит, – оборвал ее Энгус, но, хотя его глаза пожелтели от злобы, он не воспользовался имплантатом. – Не прицепись вы ко мне, ничего такого бы не случилось. Но ты не ответила на мой вопрос. Кто знал, чем вы занимаетесь?
Несколько мгновений Мори молча смотрела на приборную панель, а потом со вздохом сказала:
– Никто. В этом весь смысл работы под прикрытием. Покидая Землю, мы не знаем, кому можно доверять, поэтому держим все в секрете. Во время прошлого патрулирования моего от… капитана Хайленда оказалось, что кто-то поставлял информацию полудюжине пиратов. Так что лучше держать язык за зубами.
Энгус поверил. Сложность положения заставляла его сомневаться во всем, но поверить сейчас значило получить надежду. Другого выхода не было – в таком состоянии «Красотка» могла потерпеть крушение в любой момент. А вот если Мори говорила правду, у него появлялась чрезвычайно, немыслимо рискованная, но все же реальная возможность выкрутиться.
Если она говорит правду.
Если он способен контролировать ее во всем.
Если она сломлена в достаточной мере.
– Пошли, – бросил Энгус, вставая с пилотского кресла. Не обращая внимания на промелькнувшее и тут же подавленное выражение отвращения на ее лице, он направился к медицинскому отсеку. – Ты держала язык за зубами ради своих ненаглядных копов. Теперь я хочу быть уверен, что ты сделаешь то же и для меня.
В отсеке, вглядываясь в лицо Мори, он заставил ее буквально вывернуть наизнанку свою память, выуживая всю нужную информацию, а потом вогнал свой член между ее ног. Конвульсии похоти мешались со страхом и надеждой: надеждой на то, что она уже впадает в зависимость от собственного бессилия, – и в ней зарождается любовь.
10
Энгус изо всех сил пытался поверить, что именно это и происходит. Ведь как ни парадоксально, пока она оставалась в живых, его собственное выживание зависело от нее. Для него лучшим способом обеспечить свою безопасность было бы убить ее и избавиться от тела, но такой вариант он уже даже не обдумывал. Это представлялось столь же немыслимым, как уничтожение «Красотки». Поэтому он не мог позволить себе ошибиться. А значит, следовало сломить ее так, чтобы не сомневаться в результате.
Ибо Энгус очень боялся довериться ей раньше времени.
Однако конечный успех виделся ему предрешенным. В конце концов, какой у нее мог быть выбор? Он стал всем ее миром, всем, что позволялось ей ощущать. Ему довелось испытать такой прессинг на себе, и он знал, как это срабатывает. Власть Энгуса над ней не имела ограничений: одним нажатием кнопки он мог утопить ее в океане боли. А мог вознаградить – если она угодит ему. При этом Энгус не стимулировал зоны удовлетворения – видеть ее удовлетворенной ему почему-то не хотелось. Он просто позволял ей забыться во сне или хотя бы недолго побыть собой.
Жестокостью Энгус добивался не просто покорности, а почти детского стремления угодить. Он прививал ей взгляд на себя как на единственное, имеющее для нее смысл, внушал, что любой выпад против него первым делом – и гораздо больнее – ударит по ней. И не забывал при этом использовать причудливые этические представления, впитанные ею как копом. Снова и снова Энгус давал Мори понять, что все происходящее с ней только справедливо. Ведь это она угробила своих родичей, разве нет? Она предала их, и если поступила так не по сознательному выбору, так тем хуже. Мори убила их потому, что она такова, какова есть, из-за внутреннего изъяна, сделавшего ее подверженной гравитационной болезни.
Все свое коварство Энгус употреблял на что, чтобы у нее не осталось никаких мыслей, кроме исходящих от него, и с интуитивной безошибочностью труса следил за результатами. И они были. Они ощущались и во взгляде, и в движениях, и в том, что она, преодолевая отвращение к себе, начинала отзываться на его похоть. Порой она плакала во сне, и он с удовлетворением прислушивался к беспомощным всхлипываниям.
И наконец, при всей своей извращенной подозрительности, он решил, что дело сделано. Приняв, разумеется, все меры предосторожности, Энгус осмелился рискнуть.
Посадив в кресло второго пилота служащую космической полиции, он вывел «Красотку» из укрытия.
Спустя шесть дней «Красотка» появилась в контролируемом пространстве Станции и запросила разрешения на посадку.
Лишних вопросов это не вызвало: о пропаже «Повелителя звезд» никто не знал. «Красотке» было позволено встать в док для обычного досмотра.
Дежурный инспектор не проявил особого рвения, хотя даже вконец одуревший наркоман не мог не обратить внимания на тот странный факт, что Энгус покинул Станцию один, а вернулся с женщиной. Инспектор не потребовал объяснений, ему не хотелось выглядеть дураком. Вместо того он ввел Мори в идентификационный компьютер Станции.
И вот тут начался переполох.
«Красотку» отправили в карантин, и целая толпа инспекторов заявилась с целой кучей вопросов. И все эти вопросы были обращены к Мори Хайленд.
– Что случилось с «Повелителем звезд»?
– Как вы спаслись?
– Как случилось, что вы оказались с ним?
Сложившаяся ситуация до крайности раздражала представителей власти. Центр был обеспокоен судьбой «Повелителя звезд», и служба безопасности аж слюной исходила от желания сцапать Энгуса. Но формальных оснований для этого не имелось, а Мори отказывалась отвечать на вопросы. Будучи копом, она отказывалась отвечать!
Само собой, инспекторы порывались изъять базу данных «Красотки». Не обходилось и без попыток отделить Мори от Энгуса, но она отметала их, демонстрируя служебное удостоверение. Предпочитая ничего не говорить, Мори прикрывала Энгуса молчанием, словно полой своего полицейского мундира.
Правда, от тех, кто был понаблюдательней, не укрылось, что выглядела она не совсем обычно для копа. Вялой, растерянной, чуть ли не напуганной. Встретив такую женщину одну где-нибудь в коридорах Станции, каждый, наверное, подумал бы, что ей плохо, и предложил помощь.
Но она о помощи не просила. А Энгус не отходил от нее ни на шаг. Держа руки в кармане комбинезона, он угрюмо посматривал на дознавателей, не выказывая ни малейшего стремления к сотрудничеству.