– органная музыка Баха, музыка Вивальди, и вообще продолжительное звучание органа, флейт, гобоя, скрипок;
– автопортреты Дюрера, Ван Гога, многих других художников, особенно автопортреты Рембрандта;
– огромный бабушкин сундук с множеством отделений;
– огромная русская печь в дедушкиной избе;
– двор хутора, огражденный сараями, избой, заборами;
– портреты жен Рембрандта и Рубенса;
– отрывочное чтение «Илиады» Гомера в переводе Гнедича;
– греческая вазопись;
– долгое рассматривание своего лица в зеркале – лет с шести;
– изображение обнаженного женского тела, а еще раньше стройные ноги девочек-подростков, лет с шестнадцати, хотя нет, лет с двенадцати, нет – с семи, с первого класса школы.
Однажды мне случайно попала в руки небольшая брошюрка. Ни обложки, ни титульного листа не сохранилось, только несколько страниц текста с ятями. Кто-то в начале ХХ века просто и доступно изложил свои мысли о жизни и смерти. Я прочел эти странички – мне тогда было двадцать лет, и с тех пор моя жизнь стала осознаннее. Исчез страх непонятого, необъяснимого. Тайна, таинственность жизни и смерти – остались, остался какой-то возвышенный священный трепет перед смертью и перед неизъяснимыми глубинами космоса, Вселенной, осталась какая-то чистая таинственность. А вот что-то пугающее исчезло.
ПЕРВЫЕ ОТВЕТЫ
В брошюре говорилось, что человек не помнит, не знает, не ощущает, не может знать ни момента своего зачатия, ни момента своего рождения. Человек приходит в мир не по своей воле, незримо для себя, неосознанно.
Вот он явился в этот мир – маленький комочек живой материи, покинувший лоно обессиленной, измученной женщины-матери – он перепуган, он кричит, он заходится от крика, но ни знать, ни помнить этого момента своего рождения, ни матери, ни самого себя в этот миг он не может.
Вот проходит день, он лежит в пеленках, он накормлен и успокоен, его глаза видят окружающий мир, эти глаза прекрасны, чисты, ясны – но бессмысленны, мир не отражается в них, и ему никогда не вспомнить этот день, он, рожденный, уже есть и его еще нет.
Вот проходит почти год, он делает первые шаги, его взгляд уже осознан – он уже маленький человек – но он не знает этого и никогда не сможет вспомнить об этом. Он по-прежнему есть в этом мире – и его все так же еще нет в этом мире, он есть, но он вне времени.
Пройдет совсем немного – год, полтора, и в его мозгу, в его сердце и душе останется первое воспоминание. Это воспоминание отделено от момента рождения, момента появления в этом мире непостижимо-неизмеримой вечностью, которую ему самому не преодолеть, не вспомнить, а для тех, кто рядом с ним, эта вечность измеряется двумя-тремя годами земной жизни.
Так же он должен и уходить из этого мира. И многие старики именно так и уходят. Сначала они забывают события своей далекой юности, потом не могут вспомнить то, что было вчера. Спустя несколько лет они не узнают старых знакомых, соседей и родственников.
Вот старика выводят погреться на солнышке. Он смотрит вокруг ничего не понимающими глазами. Он еще есть в этом мире – и его уже нет в этом мире.
А собственно смерти он не почувствует. Страшного момента отделения души от тела он не ощутит – душа уходит, покидает тело маленькими неуловимыми частичками, медленно и незаметно, физик, из любви к непонятным словам, сказал бы «квантами» или, что понятнее – порциями, частичками, покидает так же, как она, душа, медленно, тоже порциями, когда-то входила в его тело.
Именно так мы приходим в этот мир, делаем первые, робкие шаги, пока не окрепнет тело, пока постепенно в наше тело вселится душа. (А может быть не вселится, а зародится в нем, как цыпленок в яйце). И так же уходим из этого мира, делаем последние шаги, когда тело совсем ослабевает и душа, как дым из родного очага, уходит из него или просто угасает как пламя догоревшей свечи.