Ну, или, по крайней мере, так мне казалось.
Иуда сидел на высоких ступенях в конце комнаты, ухмыляясь и небрежно положив руки на колени. Его длинные каштановые волосы были идеально ухожены, а борода теперь стала в точности такой, какую всегда носил я. У меня внутри все сжалось. Во мне ещё теплилась тщетная надежда на то, что наши люди заметят его обман. Но он выглядел в точности как я. И сидя сейчас передо мной с самодовольным блеском в глазах, он знал, что я тоже это вижу.
План Иуды сработал.
Иуда стал Пророком Каином.
Подстегиваемый этим и не желая терять волю к борьбе, я стал с трудом приподниматься на слабых руках, пока не сел прямо. У меня не осталось сил, я тяжело дышал, но не сводил глаз со своего брата.
А он не сводил своих жестоких, непроницаемых глаз с меня.
Меня переполнял целый поток противоречивых эмоций. Иуда был моим братом, пришел в эту жизнь вместе со мной. Нам суждено было стать вождями Ордена. Нас забрали у родителей, когда мы были ещё совсем маленькими, слишком маленькими, чтобы сохранить о них хоть какие-то воспоминания. Кроме друг друга у нас двоих никого не осталось. Он был моими кровью и плотью, моим лучшим другом… моим близнецом. Но глядя на него сейчас, я видел совсем не того брата, образ которого хранил в своем сердце. Близнец, с которым мы были когда-то так близки, теперь от меня отдалялся. Я знал, как это остановить, но я просто… не мог.
— Иуда, — произнёс он.
Его голос эхом отразился от толстых каменных стен. Несмотря на усталость, голова раскалывалась.
Иуда.
Он назвал меня Иудой. Его заблуждение оказалось глубже, чем я опасался.
От слетевшего у него с губ звука его собственного имени меня затрясло от злости. Я облизал сухие потрескавшиеся губы. Затем сглотнул, просто чтобы хоть немного промочить горло, и прохрипел:
— Каин.
Темные глаза Иуды вспыхнули яростью. Это только еще больше меня распалило.
— Каин, — повторил я. — Меня зовут… Каин.
Ухмылка исчезла с лица Иуды, и он напрягся всем телом. Я медленно положил руку на грудь.
— Это я Пророк… а не ты… не… ты…
Щеки Иуды сделались пунцовыми. Я уронил руку, не в силах ее удержать. Иуда смотрел, как она безжизненно упала мне на бедро. Его лицо снова побледнело, и он наклонился вперед. Он пристально посмотрел на меня, и я почувствовал, как в комнате сгустилось напряжение. Казалось, воздух так накалился, что им стало невозможно дышать.
Какое-то время он молчал, не отводя внимательного взгляда от моих глаз. Наконец, у него на губах появилась широкая, жестокая улыбка.
— Знаешь, брат, в детстве, я был убежден, что ты — величайший человек в мире. Даже выше дяди Давида.
Быстро выдохнув, я услышал слабый, хриплый свист — наглядное доказательство вреда, нанесённого мне побоями. У меня саднило и жгло горло, но гораздо сильнее заболело сердце, когда я почувствовал в голосе Иуды ностальгию. Потому что я это помнил. Помнил, как он смотрел на меня в детстве, когда мы лежали под летним солнцем на идеально постриженном газоне у нашего дома. Мы говорили о том, как однажды я вознесусь, и рядом будет мой брат. Всегда рядом, как это и было задумано Богом. Я с силой зажмурил глаза. Мы тогда были невинными детьми, глядящими на мир сквозь розовые очки. Мы и понятия не имели, что за путь нам предстоит, об опасных дорогах, по которым пойдем.
Это было удивительно. Я почувствовал, как меня охватывает воодушевление, которое мы оба тогда испытывали. Вспомнил свой страх перед моим призванием: стать Пророком.
Но я всегда знал, что справлюсь, потому что со мной был он.
Спустя всего несколько месяцев после моего вознесения, наша незыблемая связь была нарушена. Раздавлена его алчностью. Вытравлена его гордостью… уничтожена его жаждой мести.
Стиснув челюсти и всем телом напрягшись от ненависти, Иуда продолжил:
— Но, когда мы стали старше, ты только и делал, что меня разочаровывал. Мы оба изучали Священное Писание, но мне всё давалось легче, чем тебе. Нас воспитывали совершенно одинаково, но наказывали всегда только тебя. Ты делал ошибку за ошибкой, запинаясь в проповедях и путаясь в священных отрывках, словно слепой дурак.
Иуда склонил голову набок и скользнул своим прищуренным взглядом по моим покрытым татуировками рукам. По татуировкам Палачей. Я знал, что они его бесили. Его бесило, что это меня выбрали для выполнения задания, которое наш дядя считал таким важным.
Его бесило, что он — не я.