Наше повиновение.
Из груди у Иуды вырвался протяжный вздох. Я чуть не вскрикнул, узнав этот звук победы. Раньше я так часто говорил Иуде, что он позволил своей гордыне затуманить себе разум, управлять его выбором.
Именно на это я сейчас и надеялся.
Он протянул руку и положил ее мне на голову. Почувствовав его прикосновение, моя уверенность на мгновение пошатнулась. Но я крепко зажмурил глаза и вспомнил храброе, но полное страха лицо Хармони.
Я должен сделать это ради нее.
— Ты решил покаяться? — спросил Иуда.
— Да, — ответил я. — Я хочу покаяться в том, что сомневался в наших традициях… Я… я много думал над тем, как поступил с тобой, с нашим народом. И не могу… не могу…, — мои слова утонули в сдавленном плаче.
— Подними глаза, — приказал Иуда.
Я поднял голову. Я рассматривал лицо Иуды, его волосы. Жадно вглядывался в то, как он носил тунику. Во все, что только можно.
— Брат мой, — прошептал я, делая всё, чтобы на мои глаза навернулись слёзы. — Мой Пророк.
От моего подобострастия глаза Иуды вспыхнули, и его рука напряглась у меня в волосах. Он опустился на колени, оказавшись со мной лицом к лицу. Рука Иуды скользнула по моей щеке и опустилась мне на плечо. Когда он ко мне прикоснулся, у меня сжалось сердце. Но я думал лишь о том, что всего несколько дней назад помогла мне понять сестра Руфь.
Иуде всегда было на меня плевать.
Вся эта демонстрация чувств была исключительно ради власти. Все его действия были просчитаны. Продуманы с целью извлечь максимальную выгоду.
В его душе не осталось ничего бескорыстного… уже не осталось.
— Я скучал по тебе, брат, — произнёс он, и у него на губах заиграла улыбка. — Когда мне сказали, что ты хочешь покаяться, я решил непременно прийти и увидеть тебя. Я никогда не хотел причинить тебе боль, брат. Но у меня не было выбора. Ты меня вынудил.
— Теперь мне это известно. Я понимаю.
Иуда склонил голову набок.
— И ты будешь соблюдать все наши обряды?
К горлу подступила желчь, но я сделал над собой усилие и кивнул головой.
— Да, — произнёс я. — Я подчинюсь… Буду гордо стоять рядом с тобой. Это тебе всегда было суждено стать нашим вождём. Теперь я это вижу.
У Иуды победно раздувались ноздри.
— И после того, как истекут мои дни уединения с окаянной, ты возьмёшь в мою честь супругу?
Я кивнул. Иуда наклонился ко мне.
— И пробудишь в мою честь ребенка? Мы подготовили троих для послесвадебных торжеств, что пройдут на следующей неделе.
От внезапно прокатившейся по телу волны жгучего гнева у меня дернулась щека. Но мне все же удалось ее подавить и вымолвить:
— Да. Я всё для тебя сделаю. Всё, что угодно.
Иуда открыл было рот, чтобы сказать что-то ещё, но тут у входа в камеру раздался сильный грохот, и я услышал, громкие голоса Соломона и Самсона, словно на них кто-то напал. Внимание Иуды тут же переключилось на открытую дверь камеры.
— Что за…? — начал было он, но я вскочил с пола и повалил его на землю.
Последнее, что я увидел перед тем, как ударить Иуду кулаком в челюсть, это его распахнутые от шока глаза. Иуда тут же потерял сознание. Я бил его очень аккуратно. Мне никак нельзя было запачкать пятнами крови его белоснежную тунику.
— Скорее! — закричал я, и в камеру сразу же ворвались несколько пар ног.
Брат Стефан накрыл рот Иуды пропитанной в хлороформе тряпкой. Соломон и Самсон помогли мне снять с Иуды одежду. Уже через несколько минут я был одет в тунику, и сестра Руфь нанесла на мою израненную кожу грим. Теперь на Иуде были мои грязные штаны.
Во мне закипел адреналин, и в груди бешено заколотилось сердце. Сестра Руфь отступила назад, и у нее увлажнились глаза.
— Ну? — спросил я. — Сойду я за него? Синяки не слишком заметны?
Сестра Руфь взглянула на лежащего без сознания Иуду, а затем снова на меня.
— За последние дни охранники не причинили особого вреда твоему лицу, поэтому все в порядке.
Она помолчала, а затем произнесла: